Страстный исполнитель романсов наконец удалился, и на сцену
выпорхнула стайка девиц в соблазнительном неглиже. Одна вышла вперед и запела
что-то фривольное.
Есаул Бережной оживился и пытался даже подпевать, причем, на
удивление всем, не фальшивил. Вообще он был хорош этакой картинной красотой – с
горящими глазами, с пышной шапкой темных волос, с золотой серьгой в ухе… И хоть
он был сильно пьян, но смотреть на него было не противно – просто весел
человек, отдыхает после похода. Под песенку выпили еще, потом заказали три
бутылки шампанского, хотя Мальцев и отговаривал, мотивируя тем, что шампанское
в этом кабаке плохое.
Борис осторожно присматривался к сидящим с ним за одним
столом и вдруг столкнулся взглядом с поручиком Осоргиным.
– Ор-р-дынцев! – крикнул тот. – Что это вы
все вынюхиваете, зачем вы вообще сюда приехали?
Глаза его были совсем белыми от бешенства и полными мутной
ненависти.
– Митенька, опомнись, – неторопливо зарокотал
Мальцев, – тут все свои. Никто ничего не вынюхивает. Говорил же ведь я,
что не надо шампанского.
Осоргин отвел бешеный взгляд.
– Прошу вас, не обращайте внимания, – шептал
Мальцев на ухо Борису. – Очень он нервный, просто болезненно. Да ведь и
понять его можно: жена без вести пропала под Курском, отца с матерью в Москве
красные расстреляли. Его самого два раза расстреливали. Один раз – красные, а
второй – махновцы. Очень он озлобленный, а пьяный вообще нехорош, агрессивный
страшно. Но в бою нет ему равных, в кавалерийской атаке рубака отменнейший…
Митенька, может, домой пойдем? – ласково обратился он к Осоргину.
Борис собирался уже откланяться, как вдруг заметил в дальнем
конце зала что-то неуловимо знакомое. Он передвинул ведерко с бутылкой
шампанского, пригнулся и цепким взглядом еще раз оглядел зал. Ничего необычного
на первый взгляд не было заметно. Тех двух девушек наглый тип во фраке подсадил
все же в компанию офицеров в другом углу зала. Там же за соседним столиком
спиной к залу сидела женщина. Небольшая головка на длинной шее, царственная
осанка, спина прямая, безупречно вылепленные плечи… Вот дама повернула голову с
высоко забранными в прическу темно-русыми волосами, наклонилась к своему
спутнику… Определенно, Борис видел раньше эту женщину, но вот где…
Она сидела за одним столиком с княгиней Задунайской. Было
там двое мужчин: один – полковник с прекрасной выправкой и седыми висками,
другой – тучный господин из штатских. Он все время что-то жевал.
– Э, голубчик, вижу, куда вы смотрите, –
рассмеялся вдруг Мальцев.
Опять добродушные морщинки собрались вокруг глаз, а глаза
сами смотрят серьезно, абсолютно трезво…
«Черт знает что такое! – возмутился про себя
Борис. – Как противно сидеть с ними за одним столом и всех подозревать.
Нет, не гожусь я в филеры…»
– Позвольте совет дать, – продолжал Мальцев,
наклоняясь к Борису, – и не глядите в ту сторону. Дама, разумеется,
хороша, выше всяческих похвал, но, как говорится, не про вашу честь, уж не
сердитесь на старого солдата, что думаю, то и говорю. Ухаживает за ней
полковник Азаров, уже несколько недель, если можно так выразиться, эту крепость
осаждает. Победы не добился, но всех поклонников у красавицы отвадил. Но надо
сказать, она женщина серьезная, строгих правил, возможно, за это его и к себе
приблизила, чтобы господ офицеров в повиновении держал. А то наш брат больше к
лошадям привык, галантное обращение забыл, а тут такая женщина, аристократка…
– Слушай, слушай его, Борис, – невесело проговорил
Алымов, – у ротмистра, видишь ли, репутация всеобщего миротворца, всем он
советует, всех поучает.
– Нехорошо, Петр, на скандал нарываться, – с
мягкой укоризной проговорил Мальцев, – хватит заботы и с ним. – Он
легко кивнул в сторону Осоргина. – А впрочем, господа, не пора ли и по
домам, а то невеселая у нас компания сегодня получается. Может, и вправду нужно
было девочек пригласить?
Борис напряженно раздумывал. Стало быть, это и есть тот
самый полковник Азаров, чью конно-горную батарею расколошматили махновцы, в то
время как батарея не успела сделать еще ни одного выстрела. За столом Бориса
сидели трое подозреваемых в предательстве офицеров, а в дальнем углу зала
присутствовал четвертый.
Не было ничего удивительного в том, что Борис за один вечер
встретил четверых из пяти нужных ему людей. В городе было не так много мест,
где обитали господа офицеры, когда были на отдыхе: ресторан Пунса, варьете,
офицерское собрание. Но полковник Горецкий, давая краткую характеристику
каждому из пяти офицеров, сказал Борису, что четверо младших ведут обычную
жизнь – развлекаются после рейда, ожидая нового назначения, а полковник Азаров
держится особняком и в развлечениях особенного участия не принимает. Очевидно,
Горецкий ошибся, потому что вот же он, полковник, собственной персоной, сидит
за столиком и смотрит неотрывно на свою визави. Где же Борис ее видел? Нет, не
узнать со спины.
– Однако, господин поручик, – смеясь, опять
заговорил Мальцев, – я же вас предупреждал – не смотрите на даму эту,
шансов никаких, полковник вокруг нее прямо фортификационные укрепления возвел.
– Да я и не на даму вовсе смотрю. Хотя не скрою,
зрелище сие глаз радует. Как, говорите, княгиню эту зовут – Задунайская? Не
Анна ли Евлампиевна?
– Как вам сказать, – растерялся даже
Мальцев, – я, признаться, близко с ней незнаком, не имел чести быть
представленным.
– Она это, – поддержал разговор очнувшийся от дум
Алымов, – московская княгиня Анна Евлампиевна Задунайская.
– А ведь я ей вроде бы сродни, – неуверенно начал
Борис, – ну да, мать рассказывала, какие-то они были дальние родственницы…
Он пригляделся: за столом княгини подали десерт. Следовало
поторопиться, если Борис хотел быть представленным княгине и завязать
знакомство с полковником Азаровым. Алымов перехватил его взгляд и поднялся:
– Идем, я тебя представлю княгине.
– А ты с ней откуда знаком?
– Знакомство у нас с ней еще до моего рождения
началось, – усмехнулся Алымов, – ты забыл, что я до пятнадцати лет в
Москве жил?
Борис припомнил, как брат Юрий когда-то рассказывал ему, что
мать Алымова была из очень знатной семьи, но вышла замуж по любви за бедного
офицера. Однако брак был счастливым, только после неожиданной смерти жены отец
Алымова перессорился со всеми богатыми родственниками и увез сына в Петербург.
Они встали одновременно и двинулись через зал – оба высокие,
подтянутые, в ладно пригнанной офицерской форме. Алымов более худой, темный
волосом, но бледный. Глаза его чуть щурились, угол рта дергался презрительно.
«Экий Печорин нашелся!» – сказал бы про него Аркадий
Петрович Горецкий.
Но Борис знал Алымова с детства и теперь видел, что, кроме
болей в ноге, вернувшихся так некстати, Алымова точит еще внутренняя забота,
которая сильнее, чем боль в раненом колене. Но сейчас было неподходящее время
для расспросов.
