От генерала Говоркова пришел приказ – уничтожить батьку
Чижа, потому что он стал доставлять слишком много хлопот, портил железные
дороги и захватывал обозы. За бандой гонялись три дня, наконец один из
разъездов наткнулся на следы дневки. Места пошли Борису знакомые – сгоревшая
пасека, хутор Ясеньки. Ехали той же дорогой, что в свое время Борис с Саенко,
когда уходили с горящей пасеки. Сбоку нагонял батьку Чижа такой же конный отряд
в сорок сабель, состоящий их кубанских казаков. Казачки были злы, в рубке не
знали пощады, батька понял, что дело его плохо, и уходил, не давая боя. Банда
его была по местным масштабам велика – человек шестьдесят, но, по рассказам крестьян,
кое-кто потихоньку разбегался, чуя неминуемый разгром.
Бандиты нахлестывали лошадей, пытаясь вырваться из ловушки,
которую представляли собой два сходящихся отряда. Однако низкорослые,
коренастые крестьянские лошадки не предназначены были для бешеной скачки и явно
уступали строевым, хорошо обученным лошадям казаков и кавалеристов Мальцева.
Бандиты отстреливались из обрезов, но и оружие это, опасное в ближнем бою,
наводящее ужас на мирное население и наносящее страшные раны, в настоящей
схватке сильно уступало многозарядным, легко перезаряжающимся кавалерийским
карабинам и скорострельностью, и точностью боя. Несколько бандитов уже упали,
раненные или убитые. Под некоторыми были убиты лошади. Здесь Борис снова увидел
замечательный прием: лишившийся лошади бандит схватился за хвост коня одного из
своих товарищей и мчался за ним, делая огромные скачки.
Увлеченный боем, захваченный яростью погони, Борис впал в
своеобразный транс. Наверное, сейчас он не почувствовал бы раны, не услышал бы
обращенного к нему окрика. Он скакал за бандитами, слившись воедино со своей
лошадью, и не видел ничего, кроме врагов.
В какой-то момент показалось, что люди Чижа смогут
прорваться в узкое пространство между двумя отрядами, но тут вырвавшийся далеко
вперед молодой казак, привстав в стременах, издал такой дикий, нечеловеческий
крик, что лошади преследуемых, испугавшись, сбились с галопа, смешались,
потеряли скорость… Наверное, такими криками столетия назад татарские, а еще
раньше половецкие, скифские, Бог знает какие безымянные кочевники гнали по
степи свои бесчисленные табуны.
Воспользовавшись замешательством противника, отряд казаков
отрезал бандитам дорогу к лесу. Бандиты носились по кругу, пытаясь вырваться из
мешка, но повсюду их встречал либо огонь карабинов, либо сверкающие казацкие
шашки. В отчаянии некоторые спешились и пробовали отстреливаться, используя как
укрытие трупы убитых лошадей, но кавалеристы Мальцева заходили им в тыл и
доставали выстрелами из карабинов.
Через полчаса дело было сделано: оставшиеся в живых
сдавались казакам и кавалеристам, складывая в кучу свое устрашающего вида
оружие – обрезы, топоры, дедовские кривые сабли. Как их оружие, так и сами эти
люди казались страшны только мирному населению, страдавшему от их грабежей,
плохо вооруженным маленьким отрядам и обозам Добровольческой армии, которым
причиняли огромный урон. Встретившись же с настоящим, хорошо вооруженным
дисциплинированным отрядом, они очень быстро были разбиты и запросили пощады.
* * *
Банду разгромили полностью. Казаки деловито прикончили
пленных, но батьки Чижа среди них не оказалось – в суматохе боя он успел
сбежать, прихватив нескольких товарищей. Казачий отряд собирался на соединение
с отрядом Говоркова, и путь его лежал мимо села Большие Раздоры, так что
Саенко, прознав про это, выпросился у Бориса проведать куму и заодно
посмотреть, как там Варя, а если может ехать, то привезти ее в отряд Говоркова
и определить в обоз, потому что по всему выходило, что скоро тронется отряд в
Ценск. Бандитов в этих краях немного утихомирили, армия батьки Махно
рассредоточилась, чтобы вновь объявиться где-нибудь совершенно в другом месте.
К тому же стало известно, что махновцы предприняли штурм самого Ценска и чуть
было в этом не преуспели, поэтому командование решило вернуть отряд генерала
Говоркова в Ценск.
Вечерело. Борис накормил Ахилла, расседлал, протер спину
соломой и дал поваляться, а после решил съездить в имение княгини Задунайской –
в ту самую «Дубовую рощу», где ждал его старик Борисоглебский. Он не забыл
данное управляющему слово заехать при первой же возможности и взять картину
Мантеньи, чтобы передать ее самой княгине. Он справился по карте – до имения
было прямиком по степи верст восемь. Он вполне успеет обернуться, да еще время
на сон останется.
Ночь была холодная и ясная. В этом году вообще была ранняя
холодная осень. Конец октября, а ночами подмораживало. Борис ехал не спеша,
предоставляя Ахиллу самому отыскивать дорогу. Было светло от звезд. Здесь, в
степи, под открытым небом на всадника и лошадь снизошел покой. От мерного
покачивания Борис начал было задремывать, как вдруг вдалеке послышались
выстрелы. Борис встряхнулся, сжал коленями бока лошади, и Ахилл полетел как
птица.
Вот и экономия. Каменная ограда кое-где обвалилась. Просто
удивительно, как быстро все приходит в запустение без хозяев. Борис не стал
искать ворота, а перепрыгнул через ограду. Ахилл прекрасно взял препятствие, он
вообще окреп благодаря правильному уходу и питанию. Они тихонько ехали по
заросшим дорожкам бывшего господского сада. Слева осталось помещение оранжереи.
Лунные блики отражались в разбитых стеклах. Ничто не нарушало сонную тишину.
Борис ехал к бывшей парадной двери и тут неприятно удивился. Дверь, и раньше
порубленная топором, но укрепленная простыми досками, теперь была распахнута
настежь. Неприятное предчувствие шевельнулось в глубине души. Он спешился,
отвел Ахилла в густую тень, что отбрасывал дом, и велел ждать. Он не
сомневался, что умное животное никуда не убежит. Затем он крадучись поднялся на
крыльцо и ступил внутрь.
На первый взгляд ничего не изменилось в доме с тех пор, как
был он тут с Саенко. Все так же в большом зале находился разрубленный топором
рояль, мелких предметов мебели не было вовсе, а из крупных ни одного целого.
Валялись книги из огромной некогда библиотеки, у всех портретов были
обязательно выколоты глаза. Пыль, грязь и запустение царили в некогда
прекрасном доме. Но где же старик управляющий? Распахнутая настежь дверь
наводила Бориса на нехорошие мысли. Однако звать Борисоглебского он не стал, а
наоборот, старался ступать еще тише, что было весьма затруднительно, учитывая
хрустевшие под ногами битые стекла и обломки мебели.
Поднимаясь по лестнице, Борис и увидел валявшийся на
мраморных ступенях труп довольно-таки молодого мужика в обрезанной шинели. Лужа
крови натекла из раны в животе. Глядя на не успевшую свернуться кровь, Борис
понял, что выстрелы, которые он слышал, подъезжая, и были теми, что убили
бандита. Борис вспомнил, что у Борисоглебского он видел бандитский обрез –
оружие, стреляющее недалеко и не метко, зато раны от него страшные. Он
прислушался – в доме стояла гулкая тишина. Где же старик?
Борис прихватил «наган», что валялся тут же, возле мертвого,
и побежал, чувствуя, что случилось несчастье. Когда через анфиладу
разгромленных комнат он добрался до крошечного помещения, где жил сам
Борисоглебский, он, как и предполагал, никого там не нашел. В комнатке был
относительный порядок: на столике, как и раньше, расположился старинный
бронзовый чайник, стояли две чашки – одна тонкого гарднеровского фарфора, с
отбитой ручкой, а другая – простая глиняная кружка. Борис прихватил фонарь, но
не стал зажигать и устремился по коридорам тем же путем, что вел его
Борисоглебский ночью к заветной картине. В некоторых местах приходилось
пробираться в полной темноте, но Борис не зажигал фонарь. Вот и небольшой зал,
где нужно было отодвинуть огромный буфет, чтобы проникнуть в секретное
помещение. В темном углу почудилось Борису какое-то шевеление, раздался не то
вздох, не то стон. Одним прыжком он оказался на месте и при свете луны с трудом
узнал в лежащем человеке старика управляющего. Глаза его были закрыты, но по
каким-то неуловимым признакам Борис понял, что тот еще жив. Он тронул
управляющего за плечо, тот с трудом приподнял тяжелые веки. Борис торопясь
зажег фонарь и поставил его так, чтобы свет не бил Борисоглебскому в лицо.
