Я предпочитаю одиночество на ферме. Но мне также ненавистно и то, что меня постоянно пытаются загнать в ловушку и висят у меня над душой.
— Да оставь ты ее, — сказала тетя Гиацинт, делая маленький глоток из бокала.
Напиток выглядел как крепкий шерри. Но это был не он.
— Спасибо… — Я судорожно сглотнула. Я еще не упоминала об этом?
Меня тошнило при виде крови.
ГЛАВА 2. Люси
— Люси, это ты?
Я пинком ноги закрыла за собой дверь, все еще тихонько ругаясь себе под нос. Николас мог довести до бешенства кого угодно. Что с ним не так?
— Люси?..
— Да, это я, — наконец-то откликнулась я.
— Где ты была? Мы чуть не начали без тебя, детка.
Папа вышел из кухни с большой миской горячего попкорна, приготовленного из кукурузы, которую он вырастил на заднем дворе. Это была самая нездоровая пища, какую только позволяли себе мои родители. Длинные волосы отца были, как обычно, связаны сзади в хвост, а рукава рубашки закатаны, открывая татуировки — волк и черепаха. Волк был его личным тотемом, а черепаха — символом нашей семьи.
— Выбери какой-нибудь фильм, милый.
Мама оторвала взгляд от бусин, рассыпанных на кофейном столике. Она сидела перед ним в старых джинсах и крестьянской блузе, скрестив ноги и нанизывая на нить сто восемь шариков розового кварца, чтобы изготовить молитвенные малас, четки. Мать собиралась поднести их богам в ашраме. Мои родители отправлялись туда каждый год и должны были уехать завтра утром, еще до рассвета.
— Что случилось? С Соланж все в порядке?
— Да, конечно. — «В основном».
— Скажи ей, что мы попросим с вами помолиться за нее. Почему у тебя такой надутый вид?
— Да это все Николас. Иной раз он просто доводит меня до бешенства.
— Милая, ты прекрасно знаешь, что гнев отравляет тело. Ты всегда слишком быстро впадаешь в ярость. Как думаешь, откуда у тебя аллергия? Твое тело постоянно находится в состоянии сверхзащиты.
— Мама!..
— Хорошо-хорошо, — быстро сказала она, а папа подмигнул мне и передал попкорн. — Надеюсь, ты справишься тут одна, пока мы в отъезде? Я битком набила холодильник.
— Чем? Тофу? — скривилась я.
— Я не хочу, чтобы ты злоупотребляла нездоровой пищей, пока нас нет, юная леди!
Я закатила глаза к потолку.
— Ну а я не собираюсь две недели подряд есть эту ужасную запеканку из тофу.
Мои родители обладали острым чувством социальной справедливости, даже если оно выражалось всего лишь в сидячих забастовках, я же предпочитала врезать как следует. Можете назвать это семейным бунтом. К тофу я относилась так же, как к сидячим забастовкам. Не сомневаюсь в том, что и то и другое полезно для души, но однажды мне пришлось наглотаться слезоточивого газа, когда родители взяли меня с собой на демонстрацию глобалистов, и я поклялась, что больше никогда в жизни не лягу поперек какой бы то ни было дороги. В папу однажды угодила резиновая пуля, и синяки на его груди напугали меня куда сильнее, чем то, что могла бы сделать какая-нибудь международная корпорация, загрязняющая окружающую среду, или жестокий диктатор. Еще страшнее мне показалось то, что папа даже не рассердился, а просто наплевал на это. Когда мне исполнилось пятнадцать, я наконец-то смогла убедить их оставлять меня дома, когда они отправлялись в свое ежегодное паломничество.
— Может быть, нам следовало позвонить твоей тетушке, попросить, чтобы она приехала и пожила пока с тобой? — предложила мама.
Да, нельзя сказать, что они обо мне не беспокоятся.
— Я ведь прекрасно обошлась в прошлом году, справлюсь и в этом, мама! Кроме того, Люсинда сейчас в Вегасе со своей новой подругой, помнишь? — Я сунула в рот горсть попкорна. — И хватит суетиться, это вредно для энергии ци.
— Ага, она тебя поймала, — усмехнулся пана.
— В любом случае, я, наверное, буду в основном ночевать у Дрейков, как в прошлом году, — заверила я маму. — Ну что, теперь мы можем посмотреть кино?
Я включила звук, прежде чем мама успела придумать, из-за чего еще можно было бы поволноваться.
Когда фильм закончился, родители отправились спать, а я поехала к Соланж. Права я получила всего месяц назад, но водить машину научилась давно. Я не видела ни души, но знала, что за мной уже наблюдают многочисленные охранники и члены клана Дрейк. Слежка началась еще до того, как я успела пересечь границу их владений. Не знаю, почему мама так тревожилась. Она ведь уже попросила Бруно, старшего охранника Дрейков, присматривать за мной.
Собаки и не подумали залаять при виде меня. Их было три, огромных черно-серых бувье, больше похожих на медведей, чем на собак. Может, они и показались бы страшными, если бы постоянно не совали влажные носы в мои карманы и не поскуливал и от удовольствия, когда я их гладила. Для меня куда страшнее был ураган, который они могли поднять, бешено размахивая короткими толстыми хвостами.
Огни в доме горели, из окон лился мягкий желтый свет. В доме Дрейков он всегда был таким. Я повернула за угол, надеясь, что в спальне открыто окно. Тогда я могла бы постучать в него, как обычно. Я так делала не потому, что кто-то мог уже спать, к тому же они все равно сразу почувствовали бы мой запах. Мне просто не хотелось доставлять хозяевам лишнее беспокойство. Конечно, я извинилась бы за вторжение, но мне не нравится являться без предупреждения. Любые родители — это уже достаточно сложно, но вампиры — и вовсе особый случай.
Окно комнаты Соланж было закрыто, и я отправила ей смс. Ответа не было.
— Лаки!
Я взвизгнула, как перепуганная кошка, и развернулась так быстро, что у меня потемнело в глазах. Мой телефон отлетел в кусты. Николас ухмыльнулся, лениво выходя из тени. Его светлые глаза мерцали. Я судорожно втянула воздух, сердце у меня грохотало, как барабан. Уже во второй раз за этот вечер я не могла с ним справиться, Николас облизнул губы.
Я вспомнила предостережения Соланж, постаралась утихомирить пульс и пробормотала:
— Какого черта, Никки!
Он терпеть не мог, когда его так называли, точно так же, как я ненавидела обращение «Лаки». Николас подошел ближе, вторгшись в мое личное пространство. Мне было противно то, что он так хорош собой, со взъерошенными темными волосами и серьезным выражением лица… как какой-нибудь древний ученый. Но в его взгляде вдруг появилось что-то еще, слегка злобное… Я отступила на шаг, пытаясь понять, почему в желудке возникло такое странное ощущение. Николас нагнулся вперед. Я, преисполнившись подозрением отступала, пока не уперлась спиной в бревенчатую стену дома, и слишком поздно вспомнила простейшее предостережение, которое повторял; Соланж, говоря о вампирах. Если ты бежишь — тебя преследуют. Просто потому, что такова природа.
