— Fund, Хеде. Karte! — повторила Карен. — Ну быстро, быстро!
Хеде уже немного понимала ломаный немецкий тощей фройляйн. Она наполнила ванну, приготовила одежду Карен, затем принесла ей завтрак и атлас мира.
— Хеде, здесь же нет улиц! Я просила карту Мюнхена. Да ну тебя!
Не в силах попросить то, что нужно, Карен казалась себе грудным ребенком. Давным-давно ее мир состоял из вещей, которые она не могла назвать, и ощущений, которые не могла выразить. Когда твоя речь кажется другим бессмыслицей и, сколько ни шуми, никто тебя не понимает, тебе совсем одиноко. Неудивительно, что младенцы вечно плачут.
Один Артур ее понимал и учил укрощать трудные, ломающие язык слова. Haarburste — щетка для волос, Bustenhalter — бюстгальтер, Lippenstift — губная помада.
По утрам Карен не видела никого, кроме Хеде. Папа Ландау уходил на работу в шесть, а мама Ландау спускалась на первый этаж лишь к обеду.
Скоро Карен и Артур переедут в собственный дом, который папа Ландау дарит им на свадьбу. Его уже обставляют мебелью: темное дерево, тяжелые кружевные гардины, хрустальные люстры — их дом будет маленькой копией этого дома. Карен от всех хозяйственных забот отгородили.
Месяц назад все ужасно всполошились: силы Карен таяли на глазах, живот и лодыжки опухли, чего прежде никогда не случалось. Доктор Хартог говорил по-английски. Ему Карен объяснила, что дело наверняка в ревматической лихорадке, которую она перенесла в десять лет.
Потом появились другие симптомы, а вчера доктор развеял последние сомнения и сказал маме и папе Ландау, что Карен больше нельзя работать, а после обеда крайне желательно отдыхать.
Артуру новость еще не сообщили. Вчера он опять не ночевал дома.
Сегодня она разыщет ресторан, где Артур встречается с друзьями, и сделает ему сюрприз, не один, а сразу два. Занятый разговором, Артур сразу ее не узнает, потому что она сделает высокую прическу, наденет новое платье и встанет против света. Артур поднимется, чтобы ее поцеловать, обнимет за талию и представит друзьям как свою невесту, свою Verlobte. А потом она скажет ему, что беременна.
Карен улыбнулась своему отражению, нахмурилась, облизала губы и вытащила шпильки из прически, которая показалась слишком строгой. Господи, да у нее руки дрожат! Карен не ожидала, что так полюбит Артура Ландау, она ведь в жизни по парням не сохла, а тут сплошные нервы и переживания. Артур так часто где-то пропадал, что Карен нервничала и, даже ненадолго отвлекаясь, краем уха слушала, не загудит ли на подъездной аллее машина.
Когда Артур был дома, рядом с ней, Карен все равно нервничала, потому что до этого слишком скучала. Не успевала она насмотреться, налюбоваться, насытиться, как он снова уезжал.
Днем Артур отсутствовал почти всегда, а частенько и ночью. «Ради великого дела жертвы неизбежны», — часто повторял он. Интересно, что это за дело? Впрочем, Карен должна доверять Артуру, он работает во имя их будущего и будущего Германии.
Карен это понимала, в отличие от папы Ландау, с которым Артур спорил почти каждый вечер за ужином. Суть разногласий Карен не улавливала, но Артур постоянно срывался на крик и стучал кулаком по столу.
Если бы Карен не знала, как Артур ее любит, она бы подумала, что он злится и на нее. Любовью Артур занимался так, будто на ее теле вымещал злость. Потом он засыпал на смятых, мокрых от пота простынях, а у Карен после садистских упражнений ныли руки и ноги. Она чувствовала себя истерзанной тряпичной куклой и едва не плакала.
Утром Артур нежно касался следов своей дикой страсти и просил прощения. Он гладил лицо Карен, целовал в губы, потом укладывал ее, как морскую звезду, и покрывал поцелуями ее синяки, грудь и ноющий живот. Карен чувствовала: Артур забирает половину ее боли себе.
Когда Артур отсутствовал по две-три ночи подряд, Карен напоминала себе, как сильно она ему нужна.
После ее приезда в Мюнхен он изменился, хотя, вероятно, все шло своим чередом: безудержная страсть перерастала в нечто иное. В Лондоне Артур был пьян и одурманен любовью, а сейчас в его глазах читались другие мысли. Он смотрел на нее как через стекло. Тем не менее Ландау готовились к свадьбе — значит, наверное, волноваться не о чем.
Машина везла ее по окраинам, мимо больших домов с деревянными ставнями, чугунными воротами и старыми, почерневшими елями во дворах, затем свернула к центру.
Когда проезжали вокзал, Карен подумала о Майкле. Странно, что он больше не появлялся. Артур сказал, что заглянул в гостиницу, но Майкл Росс уже уехал, оставив в номере картину, свернутую рулоном. «Пусть будет у тебя, — сказал Артур. — Он ведь твой друг. Хорошая картина, красивая девушка. Полненькая, явно не ты».
Итак, девушка в летнем платье придерживала шляпу, а ветер развевал ее длинные волосы. Нежное лицо скрывала густая тень, но Карен тотчас узнала Элизабет. Картина лишний раз доказывала, что Майклу незачем возвращаться в Англию. Любовь любовью, но таким, как Артур, Майклу никогда не стать. Элизабет нужен заботливый муж. Если прозябаешь в бедности, никакая страсть не поможет. Хватит с них обеих Кэтфорда.
Однако сочные краски, поза Элизабет, ее волосы, пламенем летящие по ветру вскрыли невидимую рану, и Карен ощутила, что часть ее души умирает. Она стосковалась по Элизабет или по чувству, с которым написали эту картину?
Так или иначе, смотреть на картину было выше сил, и Карен убрала ее в шкаф.
Машина остановилась у Хофгартена. Ресторан, где Артур встречался с друзьями, был через дорогу, так что карта не понадобилась. Едва Карен открыла дверь, на нее обрушилась духота. К потолку неслись крики и взрывы смеха. Посетители стояли у накрытых к обеду столов. Карен протискивалась между стульями, просила посторониться, но ее либо игнорировали, либо не слышали. На тарелках высились горы мяса, от пустых пахло жиром. Табачный дым набился в ноздри и в рот.
Как неловко не знать, куда идешь, бестолково кружить по обеденному залу, прося одних и тех же людей посторониться! Все видели, что Карен одна. Две женщины с ярко-красной помадой на губах оглядели ее с ног до головы и усмехнулись. Какие-то мужчины стояли, скрестив руки на груди, и не желали двигаться, так что Карен пришлось протискиваться между ними. Вот они подняли руки и зажали ее внушительными животами. В бархатном пальто Карен потела.
Потом она увидела Артура. От жары его светлые волосы встали дыбом, как колючки, рубашка расстегнута. Он сидел спиной к стене в большой мужской компании. Они сдвинули несколько столов, но места для кувшинов с пивом, больших кружек, стаканов для шнапса и пустых кофейных чашек едва хватало. Артур рубил воздух руками, вероятно, для пущей выразительности. Потом он засмеялся. Карен стала ждать, когда он повернется и заметит ее.
Его сосед чиркнул спичкой, и Артур подался вперед, чтобы прикурить. Его длинные тонкие пальцы переплелись вокруг гладкой мускулистой руки с завернутым рукавом. В полутьме Карен не могла разглядеть второго мужчину, а Артур смотрел на него секунду, две, три, четыре… Смотрел не как через стекло. Карен захотелось уйти.
