Таранов встал, оперся локтями на крышу автомобиля и прильнул к прицелу. Оптика приблизила лицо Гориллы (в цвет кликуха), счищающего снег с «вольво»… Еще была возможность передумать. Сказать всем: а пошли вы на х…, сесть в машину и рвануть на вокзал. А там взять билет на Питер и встретить Новый год дома, со Светланой, а не на нарах в обществе уголовников. Еще не поздно, майор. Решай. От тебя зависит, Африканец.
Иван не знал, что от него уже ничего не зависит. Что за него все решили Лидер и Председатель. И даже если он уедет со 2-й Никольской, не прикоснувшись к оружию, все равно будет убийцей. Что автомат с его отпечатками пальцев спровадит Колобка на тот свет. И найдутся свидетели… Ничего этого Иван не знал, не мог знать.
Распахнулась дверь, и из бани вышел Колобок – краснорожий, распаренный, с неприкуренной сигаретой во рту. До него было всего полсотни метров. Сквозь прицел было хорошо видно, как шевельнулись толстые губы Колобка, – видно, сказал что-то Горилле… Ну, майор! Что будешь делать? У тебя всего несколько секунд на принятие решения. Несколько секунд, которые определят твою жизнь на многие годы вперед… Колобок вытащил зажигалку, поднес ее к кончику сигареты. Таранов вздохнул и навел карабин на огонек зажигалки. Четырехкратное увеличение «ПСО-1» позволяло отчетливо видеть идеально ровный желтый огонек. Пламя зажигалки погасло, кончик сигареты вспыхнул красной точкой. Колобок с видимым удовольствием затянулся и выпустил через ноздри две струйки дыма. Таранов нажал на спуск. Пуля калибром «семь, шестьдесят две» вылетела из ствола со скоростью семьсот тридцать пять метров в секунду. Приклад привычно толкнул Таранова в плечо. Пуля прошила пятьдесят метров темноты, начисто испарив в полете несколько снежинок, и вошла в левый глаз Колобка, а вышла из затылка за правым ухом и вдребезги разнесла шар-светильник.
Над улицей хлестко прокатился выстрел. Колобок кулем повалился на чистый снег, испуганно присел Горилла.
Вот ты и сделал свой выбор, Иван Таранов.
Горилла выхватил пистолет и завертел головой, высматривая стрелка. Он сидел на корточках, прикрываясь корпусом автомобиля. Но голова торчала над блестящим крылом «вольво», была легкой мишенью. Даже без оптики Таранов гарантированно «брал» Гориллу. Голова Гориллы в прицеле «сидела» на вершине угольника прицеливания, за четкими рисками градуировки дальномера и шкалы боковых поправок. Таранов чуть повел стволом карабина и выстрелил. Пуля прошила триплекс лобового стекла сантиметрах в двадцати от головы Гориллы. Только теперь Горилла обнаружил стрелка, мгновенно открыл огонь. На такой дистанции он не имел никаких шансов попасть в Таранова, разве что случайно. Таранов, однако, «занервничал», прыгнул в машину и рванул с места. Он все делал неправильно, как дилетант. Он включил наружное освещение «Жигулей», резко газанул, и машину, конечно, занесло, ткнуло мордой в сугроб. Пришлось давать задний ход. У Гориллы было время отойти от шока, засечь номер и приметы автомобиля: переднее черное крыло на желтом кузове и яркого слоника у заднего стекла… В горячке Горилла сделал четыре выстрела, понял, что это глупо, и вытащил из кармана телефон.
Человек в «форде» удовлетворенно выключил видеокамеру.
Таранов бестолково крутился по городу. На Большой Московской он дважды проезжал мимо милицейских автомобилей. На него не обращали никакого внимания. Падал снег. Мимо ярко освещенных витрин с елками, гирляндами, игрушками шли люди. Они жили в предощущении праздника – Нового года, нового века, нового тысячелетия…
Таранов крутился по городу, ожидая, когда же наконец наберет обороты милицейский маховик. С момента выстрела прошло уже пятнадцать минут. «Уроды», – подумал Таранов беззлобно. При желании он мог бы уже стоять в тамбуре электрички «Иваново – Новки-1»… ищи-свищи… У площади «Трех дураков» его наконец засекли, и на хвост яркому «жигуленку» сел милицейский «уазик». На нем включили мигалку и по громкой связи дали команду остановиться.
– Ага, – сказал Иван, – держи карман шире. Мы сейчас покатаемся, поиграем в догонялки.
Обратной дороги теперь уже совершенно не могло быть, к Таранову пришел кураж. Он утопил педаль газа, рванул в сторону Дворянской. «УАЗ» цепко, как на буксире, шел сзади, непрерывно сигналил и мигал дальним светом. Колеса «Жигулей» выплевывали снежные хвосты, ядовито-малиновый слоник у заднего стекла издевательски помахивал преследователям хоботом.
– «Жигули» ка-семь-семь-два, остановиться! Немедленно остановиться. Буду применять оружие!
Таранов свернул на Студеную гору, оттуда – на Дзержинского. У Октябрьского проспекта к «УАЗу» присоединился милицейский «жигуль».
– Семь-семь-два, остановиться! Приказываю остановиться. Открою огонь на поражение.
– Сейчас, – пробормотал Иван, – только штаны подтяну.
Таранов выскочил на Ерофеевский спуск. Машину занесло, протащило боком по встречной полосе. Чудом «желток» разминулся с маршруткой… выровнялся, чиркнув по поребрику, и пошел вниз, к Клязьме. В зеркало Иван увидел, что «УАЗ» не отстает, а «жигуленок» с мигалкой закрутился на снегу, юзом развернулся на сто восемьдесят.
Иван выскочил на мост. Мелькнула внизу черная, парящая вода Клязьмы… ударил первый выстрел. «Желток» со слоником у заднего стекла шел по шоссе. В свете фар летели тысячи снежинок. Из «УАЗа» снова выстрелили. «Пора заканчивать, – подумал Иван, – пристрелят сдуру». Он потихоньку начал снижать скорость. Напротив областной больницы демонстративно выбросил в окно карабин.
«УАЗ» догнал, пристроился борт в борт. Молодой сержант с испуганным лицом приоткрыл дверь и показал Таранову автомат. Таранов тоже сделал испуганное лицо, на секунду отпустил руль и показал жестом: сдаюсь.
Из машины он вылез с протянутыми вперед руками. Мигалка озаряла снег синими всполохами, в свете фар мела поземка.
– Сдаюсь! – закричал Иван. – Я сдаюсь. У меня нет оружия!
Он видел, что менты напряжены и нервничают. Еще бы – киллера взяли! Черт с ними, лишь бы не начали стрелять.
– Я сдаюсь, – повторил он, протягивая руки, но сержант закричал:
– На землю! Мордой на землю, падла!
Голос у него срывался. Иван лег на снег, снег пах соляркой, остужал лицо.
– Руки назад!
Он послушно завел руки за спину. В спину тут же уперся ствол «АКСУ». Потом второй мент придавил его коленом и защелкнул на запястьях наручники. А потом его начали бить. Никакой необходимости в этом не было – просто у ментов сказывался «нервяк».
* * *
В тысяче километров от Владимира, в Санкт-Петербурге, в огромной квартире на берегу Финского залива сидела, забравшись с ногами в кресло, женщина. С экрана телевизора диктор радостным голосом сообщил, что уже сегодня в полночь в эфире «Радио России» прозвучит новый гимн России. Что президент в Ногинске поздравил сотрудников МЧС с 10-летним юбилеем и получил в подарок фирменную футболку…
Светлана встала и подошла к окну. В Петербурге было холодно, минус шестнадцать, и западный штормовой ветер. По заливу в темноте катились волны с гребнями, ветер срывал с них пену, нес по воде длинными седыми языками, бросал на береговой припой.
