— Нет, — Роман решительно покачал головой, — не стану. Это прошло много лет назад. И, должен вам сказать, девушки, которые с готовностью идут на поводу у самоуверенного артиста, давно уже вызывают у меня… неприязнь.
— То есть — вы пресытились? — Лиза подняла бровь.
— Да, — Роман ответил ей прямым взглядом, — я пресытился. Когда доступные и на все готовые девушки валятся к тебе в постель, как картошка из мешка, это быстро надоедает. Во всяком случае — мне это уже надоело.
— Откровенно… — задумчиво сказал Лиза, — но это хорошо, что вы не стали пытаться выглядеть лучше, чем вы есть.
— Лучше не бывает, — гордо сказал Роман и взялся за горлышко графина.
Лиза засмеялась и посмотрела на него с интересом.
— А вы, оказывается, скромник!
— Скромнее не бывает! Позвольте налить вам немного шнапса, фрау Лиза?
— Фрау… — Лиза нахмурила тонкие брови, — помоему, фрау — это замужняя матрона. А я и не замужняя, и тем более не матрона.
— А я не знаю, как по-немецки обратиться к девушке, — огорчился Роман.
— Подождите-ка… — Лиза снова нахмурилась, и это очень понравилось Роману, — девушка, к девушке… Вспомнила! Фройляйн, вот как!
— Точно, — Роман одобрительно кивнул, — теперь и я вспомнил. Ведь это во всех фильмах про фашистов было. Позвольте, фройляйн Лиза, предложить вам рюмку шнапса?
Он подумал и добавил:
— Битте.
Лиза тоже подумала и ответила:
— Данке шён. То есть — валяйте, наливайте!
На сердце у Романа веял теплый весенний ветерок и радостно чирикали воробьи. Лиза, во всяком случае на первый взгляд, вполне соответствовала тому, что он навоображал о ней минувшей бессонной ночью. Все правильно — женщина, способная на такой поступок, как ограбление банка в одиночку, никак не может быть ханжой или занудой. Или, например, очевидной дурой.
Наполнив рюмки, Роман поднял свою и, посмотрев на Лизу, сказал:
— Вы позволите… Не сочтите меня оригиналом, но я бы хотел выпить вовсе не за наше знакомство. Ведь мы с вами совершенно не знакомы. То, что нам известны имена друг друга, еще ни о чем не говорит. Поэтому давайте хлопнем по рюмке этого шнапсу… ну… хотя бы за прекрасные питерские белые ночи.
— Хорошо, — Лиза кивнула, — вы хорошо сказали, правильно. Мы с вами не знакомы… А ведь и в самом деле — обычно люди только-только встретились, еще совершенно не знают друг друга, а уже пьют за знакомство.
— Точно, — подхватил Роман, — а через три бутылки — за уважение.
— Это вы время бутылками отсчитываете? — поинтересовалась Лиза.
— Что такое время — никто не знает, — ответил Роман, — а вообще его можно отсчитывать километрами, количеством выкуренных сигарет, брошенными женами… И, наконец, бутылками. Это ведь не я придумал, это один писатель, не помню кто, написал — это было четыре жены, двадцать тысяч сигарет и восемьсот бутылок виски назад.
Лиза улыбнулась и сказала:
— Этого писателя зовут Курт Воннегут.
— Вы знаете? — Роман вспомнил эту книгу. — Вы читали Воннегута?
— Ну, я много чего читала, — кивнула Лиза, — и читаю.
— Это хорошо, — сказал Роман, чувствуя, что его возносит на уровень уж никак не ниже пятого неба, — это очень хорошо… А знаете что?
— Что? — оживилась Лиза.
— Давайте выпьем за ваш колониальный костюмчик. Вот уж это точно будет не банально. Уж больно костюмчик хорош. Особенно шлем.
— Пробка! Подарок из Африки! — самодовольно ответила Лиза и подняла рюмку, — ну, за костюмчик?
— За костюмчик!
И они выпили за костюмчик.
В это время официант снова подкатил к их столику тележку и, взглянув на то, что он привез, Роман снова вспомнил, что он с самого утра, да что там с утра — со вчерашнего вечера он не ввел в свой организм ничего, кроме нескольких чашек кофе и чаю да полутора пачек сигарет.
В животе заурчало, Роман кашлянул, чтобы замаскировать это, и сказал:
— А вот и еда. Начнем?
— Начнем, — охотно отозвалась Лиза, — у вас что?
— У меня?… — Роман посмотрел на официанта.
— У вас антрекот, — сообщил официант, ставя перед Романом тарелку размером с крышку от канализационного люка.
— А вот ваша рыба, — и он поставил перед Лизой длинную тарелку, в которой лежала большая красивая рыбина, изо рта которой торчали несколько веточек укропа.
— Спасибо, — ответила Лиза и решительно подвинула тарелку поближе к себе.
По ее лицу скользнула гримаска предвкушения, и Роман, заметив это, почувствовал, как его сердце снова стукнуло лишний раз.
Посмотрев вслед уходившему официанту, он сказал:
— Хорошо, что сервис тут не очень навязчивый. Я не люблю, когда официант торчит за спиной и меняет пепельницу каждый раз, когда ты стряхнешь туда пепел.
— Я тоже, — кивнула Лиза, ловко вскрывая рыбу тяжелой двузубой вилкой.
— Хммм… — Роман посмотрел на графинчик, — а по второй?
— Конечно! Сами знаете — между первой и второй…
— Совершенно верно!
Роман наполнил рюмки и спросил:
— Ну а теперь за что? Чтобы не банально.
— Чтобы не банально… — Лиза задумалась, рисуя вилкой узоры в воздухе, — ну… ну, скажем, за процветание республики Танзания.
— Танзания? — удивился Роман. — А почему именно Танзания?
— Не знаю, — Лиза пожала плечами. — Это в Африке, а там тепло, жирафы ходят, львы всякие со слонами… Хорошо!
— Да, хорошо, — кивнул Роман, — ну, тогда за Танзанию.
Они выпили за Танзанию, и Роман сказал:
— А вот теперь…
И, схватив вилку с ножом, состроил антрекоту угрожающую гримасу.
— Первым делом, первым делом антрекоты, — плотоядно пробурчал он.
— Ну а потом все-таки девушки? — засмеялась Лиза.
— Всенепременно, — ответил Роман и нанес антрекоту резаную рану.
Глава 4
МЕНТ, ВОР, ПЕВЕЦ
«Солнце летнее сияло, крыса серая бежала»…
Глупая детская песенка назойливой шарманкой вертелась в голове у Боровика, как заевшая граммофонная пластинка. Он безуспешно пытался отогнать ее какой-нибудь более-менее связной мыслью, однако мыслей не наблюдалось. Казалось, что в мозгах навеки поселилась одна только жирная серая крыса, почему-то похожая на подполковника Кабанова из второго отдела.
Поводы для раздумий между тем имелись — причем для раздумий довольно-таки тягостных. Ровно десять минут назад канул в Лету грозный и неподкупный майор Боровик, краса и гордость ужасного для бандитов всех мастей Самого Особого Отдела УБОПа, увенчанный правительственными наградами и тремя тяжелыми ранениями суперспециалист.
