ПРОЛОГ
Роман стоял, прислонившись к захлопнувшейся за его спиной двери, и с ужасом смотрел на четверых здоровенных мужиков, которые, плотоядно ухмыляясь, оценивающе разглядывали его. Все четверо — голые по пояс, и их мощные торсы и руки богато украшены татуировкой.
В душном воздухе камеры повисла томительная пауза.
Наконец один из страшных обитателей пресс-хаты кашлянул и сказал:
— Ну, здорово, певец! Споешь нам?
Другой усмехнулся и добавил:
— Он и споет и спляшет, бля буду.
А третий осмотрел Романа и нежным голосом произнес нараспев:
— А ласковые песни у тебя есть?
Четвертый молчал, но зато в руке у него была раскрытая опасная бритва, лезвием которой он небрежно постукивал по ладони.
— Он даже не хочет с нами поздороваться, — обиженно сказал первый, на груди которого, к великому удивлению Романа, был выколот портрет Элиса Купера
[1]
, оскалившего длинные вампирские клыки.
— Нехорошо, — согласился второй, с разъяренной коброй на правом предплечье. — Невежливо это…
— Слушай, певец, — низким хриплым голосом произнес обладатель бритвы, — обычно мы не разговариваем с теми, кто сюда попадает, но для тебя сделаем исключение. Ты не подумай, что мы плохие ребята, просто работа у нас такая.
— Ага! — засмеялся Элис Купер. — Ничего личного, это только бизнес!
В этот момент бандит, на руке которого была изображена змея в боевой стойке, резко поднялся с койки и, в два прыжка подскочив к Роману, оперся могучими руками о дверь по обе стороны от головы Романа.
Роману захотелось закрыть глаза, но усилием воли он заставил себя не мигая смотреть в маленькие зрачки бандита, уставившегося на него.
— Мы тебя не убьем, — тихо сказал бандит, — такого заказа не было.
— А какой был? — спросил Роман, не отводя взгляда.
Он почувствовал, как от диафрагмы поднимается адреналиновая волна, и дикий страх, который охватил его в первую минуту, превращается в злость. То, что его не убьют, было ясно и так, но…
А вдруг покалечат?
Руки…
А если ударят по горлу, и Роман не сможет больше петь?
Лысый сказал, что его не будут опускать. А зачем тогда здесь этот накачанный педик, который смотрит на Романа с таким вожделением?
Тут адреналин дошел до ушей, и Роману стало все равно.
— Я не слышал ответа, — сказал Роман и приготовился ко всему.
Кобра удивился и оглянулся на остальных.
— Кто-то что-то сказал или мне послышалось? — риторически спросил он.
Роман уже знал, что последует дальше.
Обычный прием — отвернуться и затем неожиданно ударить.
И когда каменный кулак Кобры рванулся к его животу, Роман движением тореадора убрал торс в сторону.
Хруст кости и лязг железной двери прозвучали одновременно.
— Ай, блядь! — заорал Кобра, тряся рукой в воздухе. — Сука! Убью гада!
— Не убьешь, — сказал Роман, внимательно следя за согнувшимся от боли Коброй, — заказа такого не было.
— Урою пидараса! — вопил Кобра. — Покалечу, порву!
Остальные трое сидели на койках не двигаясь.
— А певец-то наш ловкий оказался, — сказал Элис Купер почти одобрительно, — это даже интересно, но только сначала. А потом, когда он будет валяться на полу, весь в кровище, и говно из жопы полезет… Знаешь, певец, от чего это бывает? Мышцы расслабляются и не держат ничего. Вот так… И обосрешься, и обоссышься, и проблюешься. Понял?
— Понял, — кивнул Роман. — Ну так за чем же дело стало? Давай начинай, не тяни Муму!
— А это уж мне решать, — усмехнулся Элис Купер. — Когда будет нужно, тогда и начнем. Нам тут, понимаешь, поговорить не с кем. А какой из тебя собеседник будет потом? Слышь, Валуй, сядь на место.
Кобра, оказавшийся Валуем, хмуро посмотрел на Элиса Купера и, сделав угрожающее движение в сторону Романа, прошел к своей койке. Опустившись на нее, он с болезненной гримасой распрямил окровавленные пальцы и, посмотрев на них, сказал:
— Твое счастье, что не поломал кости. Ну да ничего, потом поломаю. Только не себе, а тебе. Верно, Сухой?
Элис Купер кивнул.
А Роман отметил на всякий случай: Валуй и Сухой. Мало ли, пригодится…
— Так, значит, сначала вы меня пугать будете? — спросил Роман. — Так это пустое. Ничего не получится.
— Это почему же не получится? — прищурился Сухой.
Судя по всему, именно он был бригадиром пресс-команды.
— Ты хочешь сказать, что тебе не страшно? — поинтересовался тот, у которого в руке была бритва.
Он встал и, подойдя к Роману, поднял бритву к самым его глазам.
— Смотри, какая острая, — сказал он, — она ведь в мясо, как в масло, входит.
Он приложил бритву к левой скуле Романа и медленно повел лезвием вниз.
Роман ощутил острую боль и непроизвольно дернул головой.
Боль вспыхнула сильнее, и Роман почувствовал, как по щеке потекла кровь.
— Хочешь посмотреть? — спросил бандит и, схватив Романа за волосы, подвел его к мутному зеркальцу, закрепленному на стене.
Силой повернув голову Романа, он сказал:
— Смотри!
Роман был вынужден взглянуть в зеркало, и то, что он увидел, ужаснуло его.
Аккуратная вертикальная щель на его скуле быстро наполнялась кровью. Она была сантиметра четыре в длину и показалась Роману очень глубокой.
— Смотри, — повторил бандит и, схватив Романа за лицо, сильно дернул большим пальцем за край раны.
В глубине разрезанной скулы мелькнуло что-то светлое, и бандит с удовлетворением произнес:
— Видишь беленькое? Это кость. Я ведь могу все лицо с тебя снять. А ты живой останешься. Вот пришьют тебе на морду мясо с жопы — представляешь, как ты будешь выглядеть, артист?
— Ладно, Мясник, не спеши, — послышался голос Сухого, — а то как же он с нами без лица разговаривать будет?
