Ну, блин, дает старец, подумал я. Прямо в точку лупит!
– Называли, – тупо ответил я, чувствуя, что он меня прижимает к стене и прижимает крепко.
А еще, когда он сказал про ложь, мне вспомнился иссеченный пулями ветеран в поезде, которому я соврал про Чечню, и мне снова стало стыдно.
– Правильно. И теперь ты разрываешься между двумя великими силами. Сатана ведь тоже велик, этого нельзя забывать. Он меньше Бога, но глуп тот, кто думает, что можно презирать его и пренебрегать им. Так вот я и говорю, что ты и Богу хочешь послужить, спасая Алешу, и Сатане угодить, якшаясь со своими авторитетами погаными. И поэтому ты болтаешься, как, прости, Господи, говно в проруби.
Евстрат перекрестился и взглянул на небо. Я тоже посмотрел туда, но ничего особенного не увидел.
– И поэтому ты должен выбрать, кому служить. Или Богу – или Сатане.
Я молчал. Мне, честно говоря, не нужен был весь это разговор, но, поскольку хозяином положения был Евстрат, приходилось слушать.
Евстрат, словно прочитав мои мысли, усмехнулся и сказал:
– Ну что, думаешь, небось – когда старикан заткнется? Успокойся, я не собираюсь обращать тебя в истинную веру. Припечет – сам придешь, сам обратишься к Богу с молитвою от сердца. А сейчас – не время еще, не готов ты.
Он кашлянул, посмотрел на меня пристально и спросил:
– Так что там Алеша про Коран говорил?
И я подробно описал ему Коран, какие где на нем камни имеются, из чего обложка сделана, чем украшена, и особо про птичку на внутренней стороне задней части обложки.
Евстрат слушал и кивал.
Когда я закончил с описанием книги, он спросил:
– Что еще рассказал Алеша?
– Он сказал, что она лежит на второй полке слева от входа, рядом со шкатулкой, в которой хранится кусок гроба Господня.
– Правильно. А где это место находится, он сказал?
– Нет, не сказал.
– Это тоже правильно, потому что если бы ты узнал, где тайна нашей общины скрыта, то разорил бы ее со своими ворами.
– Ну ты, Евстрат, зря это…
– Ничего не зря, – перебил меня Евстрат, – я вашу братию знаю. Сегодня ты Алешу спасаешь, а завтра впадешь в соблазн и придешь грабить. А если не ты сам, то твои подельнички иголки тебе под ногти засунут, и ты им все расскажешь. И тогда они просто убьют здесь всех, а святыни наши уволокут в свой поганый общак. А потом продадут их за деньги и будут на эти деньги Сатану тешить.
Возразить было нечего.
Евстрат взглянул на меня и спросил:
– А знаешь ли ты, Знахарь… тьфу! – перебил он сам себя, – да какой ты знахарь, прости, Господи, вот Максимила была…
Он замолчал, и видно было, что думает он о чем-то другом, имеющем значение для него одного.
– Так что я знаю, о чем ты хочешь меня спросить? – прервал я его молчание, потому что почувствовал, что нельзя позволять ему уходить в эти грустные мысли.
Он посмотрел сквозь меня, потом провел по лицу рукой и спросил:
– О чем я хочу… Ты знаешь, что это за Коран такой?
– Нет, не знаю, – искренне ответил я.
– Про боярыню Морозову слышал?
– Слышал, – сказал я, – даже такая картина есть. Не помню, кто рисовал, но что нарисовано – помню. Сидит боярыня эта в санях, кругом народ, паника, а боярыня, стало быть, ноги делает.
– Ноги делает… Что у тебя за речи? Никак не можешь от своих блатных привычек отказаться? – раздраженно спросил Евстрат.
– Прости, Евстрат, – сказал я, – получается, что не всегда могу, само выскакивает.
– Когда-нибудь выскочит так, что не догонишь, – пообещал Евстрат, – а куда она ноги… Тьфу на тебя! Куда она едет, знаешь?
– Нет, про те дела ничего не знаю.
– Правильно, откуда тебе знать, ты только про понятия свои знаешь. А дела в то время были такие. В году 1653 от рождества Христова, при Алексее Михайловиче Тишайшем, патриарх Никон затеял церковную реформу, и было это богопротивно. И тогда истинные верующие, которых стали называть раскольниками или староверами, ушли от ереси этой. А боярыня Феодосия Прокопиевна Морозова, царствие ей небесное, спасаясь от гонений нечестивых, увезла из Москвы часть священных книг из библиотеки Ивана Грозного. Она раздала их верным людям, чтобы не пропало сокровище духовное, а вот себя-то и не уберегла. Схватили ее в 1671 году и заточили в Боровском монастыре. Там она и умерла. Среди тех, кому она отдала святыни, был Никодим, мой прапрапрадед. И вот с тех пор наша община хранит эти великие духовные ценности. Вернее, не община хранит, братия об этом ничего не знает, а храню их я. А после меня Алеша должен был, а до меня был старец Иона, а до него… Ну да это и не важно. Когда Иван Грозный покорил Казань, оттуда вывезли много разного, и Коран этот тоже, а вот куда казанский мурза сокровища Золотой Орды спрятал, так и не узнали. И Коран этот, который нехристи за Алешину жизнь требуют, не просто священная книга мусульман. И нужен он арабам твоим вовсе не для того, чтобы молиться Аллаху. И совсем не потому, что он дорогих денег стоит как старинная вещь.
Старец Евстрат замолчал.
Я понимал, что он уже решился отдать Коран, и поэтому терпеливо ждал, когда он заговорит снова.
– Не спрашивай меня, откуда я это знаю, но скажу тебе, что Коранов этих два, и что тот, кто получит их оба, узнает тайну сокровища Золотой Орды.
– Я так и знал! – вырвалось у меня.
– Что ты так и знал? – подозрительно уставившись на меня, спросил Евстрат
– Когда Алеша расказывал мне про этот Коран, я почувствовал, что он не говорит мне всего, что его предупредили о чем-то. И теперь я понял, что он видел там, у этих чурбанов, второй такой же Коран. Точно! Они хотят завладеть обеими книгами и добраться до татарского загашника… Прости, само выскочило! Короче, они хотят получить сокровища Золотой Орды. Иначе и быть не может.
– Да, иначе и быть не может. Я дам тебе этот Коран, чтобы ты мог спасти жизнь невинного человека, но запомни – путь любого сокровища усеян мертвецами и залит кровью. Четыреста пятьдесят лет клад Золотой Орды был недоступен людям, и они перестали убивать из-за него друг друга. Теперь, когда тайна окажется в руках нехристей, все начнется снова. Если бы у меня хватило сил преступить через заповеди Божьи, я застрелил бы тебя прямо сейчас, и оставил бы Алешу на верную погибель ради того, чтобы спасти тех, кому теперь суждено загубить свои души и жизни. Я сделал бы это, я хочу сделать это, но не могу. Единственным утешением мне служит мысль о том, что проливать из-за этой книги свою и чужую кровь будут люди, которые и так уже в безраздельной власти Дьявола, и спасти их нет ни малейшей надежды.
Он встал и, посмотрев на меня, сказал:
– Пойдем, Коста, здесь недалеко.
