Разговоры эти телефонные то с ублюдком Губановым, то с уродом Надир-шахом… Ох, как мне хотелось продырявить губановскую башку тогда, под зеленым полосатым тентом! Кто бы знал! Но, к счастью, у меня в тот момент и пистолета-то не было. Да и губановские ковбои были начеку. Правда, потом, в Самаре, выяснилось, что не такими уж они и ковбоями оказались. Все сдохли, с начальничком своим заодно.
А вот от разговора с ветераном в поезде у меня осталось совершенно особое впечатление. И, между прочим, очень неприятное. Я ведь тогда ему позорно соврал, сказав, что шкура моя продырявлена за Отечество, за Родину нашу. На самом-то деле я ее на чужих заборах испортил, да в грызне с такими же волками, как я сам. До сих пор, как вспомню этот короткий разговор, так от стыда скулы сводит. И кисло-горькая муть снова поднимается с самого дна моей зачерствевшей души…
Потом опять Ижма, поселение староверов, братец Игнат, старец Евстрат, тайники какие-то в тайге…
А в Самаре удача мне слегка улыбнулась, послав хорошего помощника в лице Бурлака. Теперь, если все сложится, я должен отблагодарить его за помощь. На похороны застреленного Ахмадом Сереги я сразу выложил двадцать штук баксов, так что в основном это была компенсация родственникам. И, между прочим, таких компенсаций не получала ни одна семья погибшего где-нибудь в Чечне солдатика. Так что тут я оказался поглавнее кремлевских пидаров, которым жизни молодых несмышленых пацанов до лампочки.
Ну, а на сладкое – боевик со стрельбой и взрывами на развалинах домостроительного комбината, фонтан окровавленного мяса и, наконец, тишина…
А вдоль дороги мертвые с косами стоят.
Ну и хрен с ними, пусть стоят.
Главное, что Алеша жив, что я выполнил свой человеческий долг, из-за которого теперь я в контрах с братвой, и неизвестно еще, чем дело закончится.
Вот такие дела произошли у меня за какие-то две недели.
Да всего этого обычному человеку на десяток жизней хватит!
И это я еще не считаю разные мелочи, которые были рассеяны между этими более-менее значительными событиями.
Ну, блин, и дела!
Я потряс головой, изумляясь тому, что сижу тут, понимаешь, живой и здоровый, рассуждаю еще о чем-то… За это следовало выпить.
Я нажал кнопку на столе, но звонок не прозвенел.
Так, блин, кто тут у меня за электропроводку отвечает? Шкуру спущу!
Я поднялся из-за стола, подошел к двери и, распахнув ее, гаркнул в коридор:
– Доктор, мать твою, опять бардак на корабле? Сгною в трюме!
По лестнице, громко топая ногами, взлетел Доктор и, уставившись на меня, испуганно спросил:
– Что случилось, Костя?
– Почему звонок не работает? – грозно спросил я, схватив его за ремень.
– А-а-а… облегченно вздохнул он, – так ведь ты сам сказал пока ни о чем тебе не расказывать.
Я отпустил его и сказал:
– Все, отменяю свое распоряжение. Тащи в кабинет бутылку водки, какую-нибудь закусь и будешь делать доклад.
– Понял, – обрадованно сказал Доктор и побежал на кухню.
Я не знал, что именно случилось, какие-такие невидимые ветры неожиданно поменяли свое направление, но снова почувствовал себя полным сил, уверенным и удачливым.
Я вернулся в кабинет, включил телик и пошел в душ.
Когда через десять минут, помытый и свежий, я опять появился в кабинете, перед диваном стоял небольшой столик, а на нем был сервирован поднос, на коем имелись нарезанный белый хлеб, паюсная икра в вазочке, белые маринованные грибы на тарелочке, что-то в кастрюльке и, наконец, водка в объемистом графинчике. Особенно приятным было то, что графин запотел от холода, поскольку помещался в полоскательнице, набитой льдом.
В кресле, приставленном к столику сбоку, размещался Доктор, который держал в руке пульт от телевизора и, нажимая кнопки, со скучающим лицом пялился на экран.
Увидев меня, он положил пульт и сказал:
– По телику ничего интересного.
– А меня телик и не интересует, – ответил я, натягивая на глаз свежую шелковую повязку и поправляя ее перед зеркалом, – ты мне давай новости всякие рассказывай.
Я уселся на диван. Налив мне и себе водки, Доктор поднял рюмку и, посмотрев на меня, провозгласил:
– Ну, с приездом!
– Ага! – ответил я и опрокинул ледяную водку в горло, а потом, зацепив маленькой серебряной ложкой кусок паюсной икры, положил его на мягкий белый хлеб, а сверху водрузил изогнутую стружку твердого сливочного масла. Отправил все это в рот и подумал о том, что иногда жизнь бывает прекрасна.
Много ли нужно человеку для полного кайфа?
Хороший дом, хорошая жена…
Ну, это для того, чтобы встретить старость.
А для того, чтобы жить и думать о том, что это будет длиться вечно?
Да в общем-то то же самое. Ну, деньги еще, ну, друзья.
Я подумал о том, что друзей у меня нет уже давно, и новых пока не предвидится. А от денег, которых у меня хоть жопой ешь – никакого толку. Такая правда жизни сегодня была мне не по вкусу, и, пережевывая бутерброд с икрой, я бодро сказал Доктору:
– Насчет промежутка между первой и второй знаешь?
– А как же, – ответил Доктор и ухватил графин за горло.
Когда мы приняли по второй и я почувствовал, как мягкий жидкий огонь расходится по всему телу, расслабляя и приятно согревая меня, Доктор закурил и, пуская дым в сторону, начал рассказывать.
В общем-то, ничего интересного за эти две недели не произошло.
Кто-то сел, кто-то откинулся, кого-то грохнули между делом, но все это были обычные события, и я спокойно пропустил мимо ушей. Но вот Доктор налил по третьей, и, хлопнув рюмку, я заметил, что он слегка замялся, прежде чем продолжить отчет.
– Ну, давай, колись, – сказал я, – вижу ведь, что не все рассказал и что у тебя какая-то поганка приготовлена.
Доктор удрученно кивнул и сказал:
– Да, поганка имеется. Даже две.
– Да ну? – удивился я. – А может быть, даже три или четыре?
– Не, только две. Ну, одна так, по мелочи…
– Мелочей не бывает, – наставительно сказал я, чувствуя, что водка пришла туда, куда нужно.
– В общем, мы тут с Толяном отлучились на пару часов, и хата осталась без присмотра.
– А я тебе что говорил? – прищурился я на него. – Ни на минуту! Хочешь, чтобы однажды мы тут все на воздух взлетели? Прибью!
– Ну, так вышло, – заерзал Доктор, – я тебе потом расскажу. Дело-то в другом. Оно, может быть, и лучше, что все так вышло.
– Что вышло-то, говори, не тяни Муму!
– Ну, я и говорю, а ты не даешь!
