Однако Саша Сухумский не знал, что если уголовникам, кроме Стилета, было впадлу копаться в его делах, то для ФСБ его скромный бизнес тайной не являлся. Наташа, которую Знахарь попросил выяснить, что же это за Саша такой Сухумский, легко добыла для него необходимую информацию. И теперь Знахарь был уверен в том, что если только Саша откроет рот, то тут же его и закроет. А потом начнется настоящая склока. Но было похоже, что Саша встревать пока не собирался, и Знахарь чувствовал себя уверенно и спокойно.
– Что значит «увидишь»? – сузил глаза Стилет. – Ты знаешь, о чем тебя сейчас спрашивать будут?
– Конечно, знаю, – усмехнулся Знахарь. – Что же тут непонятного? Вам мало тех денег, которые я принес в общак, и вы хотите забрать у меня всё. Но сколько там этого «всего», вы не знаете, и поэтому суетитесь и нервничаете. Что – не так?
– Не так, – подался вперед Стилет. – Ты, Знахарь, поступаешь не по понятиям и нарушаешь воровской закон. Вот об этом и речь.
– Об этом? Ну давай об этом, если хочешь, – покладисто ответил Знахарь, – только вот я пивка себе сейчас налью, и поговорим.
Он, не торопясь, открыл бутылку «Холъстена» и, стараясь, чтобы пена не выбежала через край, осторожно наполнил хрустальный стакан.
Все следили за его движениями и молчали. То, что разговор будет серьезным и неприятным, было ясно всем, и спешить в таких делах не следовало.
Знахарь отпил пива, вытер губы фиолетовым шелковым платком и, убрав его в жилетный карман, сказал:
– Хорошее пиво! Его бы хорошими пирожками закусить, правда, Саша?
Саша Сухумский напрягся, а Стилет, бросив на Знахаря быстрый взгляд, спросил:
– Это ты о чем? Что-то я не понимаю.
-Да так, к слову пришлось. Так вот, о понятиях и воровском законе. Давай-ка, Стилет, вспомним, откуда все это пошло.
Знахарь сделал паузу и начал:
—Я, конечно, не силен в истории, но полагаю, что раньше, когда этот закон был настоящим и уважаемым, когда еще не было этих бешеных денег, об-щак складывался из копеечек малых, которые несли в кассу все. Подчеркиваю – все! И вокзальный шир-мач, и медвежатник, и квартирный вор. А если кто ювелира ломанул, то нес он больше и имел за это уважение и почет. И эти денежки действительно шли на зону, на адвокатов, то есть на воровское благо. И были эти деньги просто смешными. Да у меня один только джип стоит столько, сколько все питерское общество пятьдесят лет назад за год не собирало. А скажи мне, Стилет, сколько твоя фазенда стоит? И откуда у тебя эти деньги? Не из общака ли? Может быть, расскажешь? А сколько денег ты от общества утаил? Меня порвать хочешь, а сам косячишъ так, что и не снилось.
Знахарь обвел взглядом сидевших напротив него авторитетов и продолжил:
Вот ты говоришь мне, что я неправильный вор. А почему? Да просто потому, что я человека спас, да еще потому, что тебе мало того, что я в общак принес. А ты помнишь, сколько я принес? Если не помнишь, то я напомню. Десять миллионов принес? Принес. Потом еще двадцать принес? Принес. А вам, жабам, все мало. Аппетит разыгрался, бля! И ведь не видал общак этих денег, гадом буду! Вы их попросту себе в рыло отправили, зуб даю.
Знахарь махнул рукой на дипломатию и с наслаждением выплевывал все то, что навязло у него в зубах за несколько последних лет. Ему было все равно, чем закончится эта встреча. Его уже не интересовало, как отнесутся к его словам те, кому эти слова были адресованы. Время страха и осторожности ушло.
Свобода. Свобода.
– Тридцать миллионов долларов!
Знахарь покрутил головой и, как бы сам удивляясь своим словам, повторил:
– Тридцать миллионов долларов, а им все мало. – А кто общак украл? – не к месту вякнул Татарин.
– Заткнись! – не глядя на него, бросил Знахарь, и Татарин заткнулся.
Он глотнул пива и спросил:
-А может, вы меня за барыгу держите? За сладкого, трусливого и жадного дяденьку, из которого сам Бог велел выкачать все до последней копеечки? А? Да вы, бля, сами давно уже барыгами стали. Что Дядя Паша со своими малахитовыми дворцами, что ты, Стилет, с этой воинской частью, которую ты откупил у генералов-пидаров. Вы, правильно сказал один человек, как партийные начальники. Про понятия да про воровскую честь шестеркам втираете, чтобы они смирными да послушными были, а сами творите что в голову взбредет. И на все понятия и прочее вам просто насрать. Я человека спас, и меж ду прочим, на свои деньги. На свои, а не на общак и не на твои, Стилет, и не на твои, Саша. И вообще, у всех вас от этих бешеных денег, которые сейчас летают по стране, мозги набекрень.
Знахарь посмотрел на Дядю Пашу, тот сидел, уставившись в стол, и лениво играл бутылочным ключом, но было видно, что он слушает очень внимательно и думает о чем-то своем весьма напря-
-И те деньги, которые есть у меня, – мои. Мои, понял, Стилет? И ты к ним свои грабки не тяни. Знаешь, сколько народу хотело их получить? Не меньше пятидесяти человек. Все они сейчас мертвые. Вот и думай. И если ты не угомонишься, то у тебя есть только один выход – грохнуть меня. Как тех четверых авторитетов.
Знахарь разозлился всерьез и решил открыть все карты.
Стилет бросил на него бешеный взгляд, но промолчал.
Промолчали и остальные, и Знахарь понял, что все они, как минимум, в курсе дела. А как максимум – соучастники.
-Молчите… – оскалился Знахарь, – значит, все в доле. Хорошие вы воры в законе! Убиваете друг друга, всем остальным врете, гребете бабки себе в харю, а меня обвиняете в отступничестве от святой идеи воровского братства. Заебисъ!
Знахарь посмотрел на Стилета.
– У меня есть деньги, – сказал он и налил себе еще пива, – есть, будь уверен. У меня их столько, что если ты узнаешь, сколько, то сдохнешь от зависти и отжадности. И это-мои деньги. А на то, что вы тут мне предъяву делаете, что, мол, я неправильный вор, мне начхать. По моим понятиям – это вы неправильные. И если вами заняться всерьез… Если вами заняться всерьез, то откроется такое, что общество вас всех на колья пересажает.
Знахарь отпил пива и, подумав, сказал:
– Хотя вряд ли. Теперь уже не пересажает. Теперь все такие, как вы.
Поставив стакан, он перевел дух и добавил:
– И еще раз говорю – деньги, которые я трачу, мои. Не общак, а мои. Собственные. Я принес в кассу тридцать миллионов американских долларов, и если ты, Стилет, докажешь мне, что за последние пятьдесят лет кто-нибудь приносил хотя бы вполовину меньше, я отдам лично тебе все, что у меня есть. Все до копеечки. Понял?
-Мне твоих денег не нужно, – буркнул Стилет.
