Чечев достал из кармана маленький ключик, прошипел мне в лицо: «Только рыпнись мне, сволочь!», – отомкнул наручники и снял с моей левой руки браслет. Ловко продел его в толстое кольцо, приваренное к оставшемуся свободным концу цепи, сомкнул со щелчком и удовлетворенно заметил:
– Вот так. Теперь будешь жить здесь. А я буду ходить к тебе в гости. Мразь!
Он с трудом перебарывал в себе этот соблазн почти двое суток и все-таки под самый конец не сдержался, не сумел пересилить себя и напоследок неуклюже попытался двинуть меня кулаком в солнечное сплетение. Чересчур неумело, слишком медленно. Я успел отклониться назад и ослабил удар настолько, что не почувствовал его, но потерял равновесие и с шумом раскинул кости по деревянному полу. И сразу же приготовился к тому, что сейчас встану и просто забью ногами эту толстопятую паскуду Виталия Чечева. Плевать я хотел на то, что кум продолжает держать в руке пистолет; что он, как только поймет, что его преданному холопу приходит конец, откроет огонь; что он, как минимум, прострелит мне коленную чашечку. Сейчас все мысли у меня в голове затмила одна: прикончить Чечева и устроить куму неизлечимый геморрой – пусть поломает башку над тем, как объяснить высоким начальникам, при каких обстоятельствах у него дома погиб его подчиненный.
О том же, наверное, подумал и Анатолий Андреевич. Сомневаюсь, что его заботила целость моих ребер, но дальнейшая судьба неразумного прапора, решившего поиграть с огнем и потягаться со мной в спарринге, кума обеспокоила.
– Виталий, отставить! – рявкнул он так, что в картонной коробке испуганно звякнули склянки с тосолом и присадками к маслу. – Ко мне! Идиот!
Я сидел на полу и с сожалением наблюдал за тем, как, – действительно, идиот – Чечев был вынужден подчиниться и оставить меня в покое.
– Анатолий Андреевич, в чем дело? Скота надо лупить, чтобы знал свое стойло. Чтобы не пялил дерзко на нас свои поганые зенки. – До придурка так и не дошло, что начальник сейчас уберег его, как минимум, от инвалидности.
– Угомонись. – Кум состроил на роже неприязненную гримасу. – Пошли лучше поищем этому герою какую-нибудь подстилку. Мне совершенно не улыбается, чтобы он отморозил себе потроха и сдох раньше времени. Бери коробку со всей этой химией.
Они погремели замком, запирая за собой гаражные ворота, и все вокруг погрузилось в вязкую, давящую на психику тишину. Хорошо хоть эти козлы оставили свет.
Я уселся на пол, опершись спиной о кирпичную стену, и еще раз осмотрелся. Пустые полки, редкая обрешетка из дюймовых досок, крытая шифером крыша. Если б не цепь, то разворотить ее можно было бы без особых усилий. Правда, при этом я устроил бы такой тарарам, что на него прибежал бы не только кум, но и все жители Ижмы. Да и какой смысл валить через крышу, когда после этого все равно некуда деться. Надо ждать лета, а пока неторопливо и тщательно готовить побег. Надо найти способ связаться с братвой, надо подготовить оружие и провиант, надо найти проводника. Эх, Комяк-Комяк, и где ж ты сейчас?!
Я встал и тщательно осмотрел свою цепь. Длинной метра в четыре, она давала мне определенную свободу передвижений. Хотя, какой свободой передвижений можно назвать «два шага налево, два шага направо, шаг вперед и три назад» по наглухо запертому гаражу, когда проклятая цепь не позволяет даже вплотную подойти к выходу? Я внимательно обследовал звено за звеном и убедился, что здесь без напильника мне ловить нечего. Цепь новая и сработана на славу. Она вполне бы сгодилась для буксировки груженого «Белаза». Лучше даже не напильник, а универсальный ключ для стандартных ментовских наручников. Дело за малым – найти того, кто сможет все это мне передать. Анжелика? Кристина? Только кто-то из них. Других подходящих кандидатур я не видел. Да и эти красавицы – мама и дочка – не пробуждали во мне особо радужных надежд. Неизвестно еще, насколько глубокий след оставило в их душах то, как я обошелся с ними в последний раз. Жаждут мести? Закипают при одном упоминании обо мне? Или все уже позади? Черт его знает! Увижу при встрече. Если кум ее допустит когда-нибудь.
Загремел замок о железные гаражные ворота, одна из створок тяжело отодвинулась в сторону, и в гараж, держа в охапке ворох тряпья, ввалился кум. Следом за ним с полосатым матрацем и мятым ведром протиснулся Чечев.
«Интересно, – отметил я. – А ведь второй прапор куда-то свалил. Выполнил свою работу, сопроводив меня от Минвод до Ижмы, а во все остальное Анатолий Андреевич с Виталиком Чечевым, похоже, решили его не посвящать. Как только приехали, отправили парня домой. И правильно поступили. В непростом деле захвата заложников и рабовладения лишние свидетели ни к чему».
– Как ты тут? – ухмыльнулся кум. – Не соскучился?
В ответ я состроил презрительную улыбку.
– Вот и отлично. – Анатолий Андреевич швырнул ворох тряпья мне под ноги. То же сделал с матрацем и Чечев. – Гляди, какое у тебя будет классное ложе.
Я опять промолчал.
– Это параша, – продолжал кум, пнув ногой ведро так, что оно опрокинулось набок и, дребезжа, покатилось по полу. – Сейчас Виталий отстегнет тебя от цепочки, ты снимешь пальто и наденешь вот это. – На этот раз он пнул ногой драный свитер и засаленную телогрейку. Потом достал пистолет. – А то в своем щегольском балахоне загнешься от холода. Считаю, не надо напоминать тебе про коленную чашечку. Чечев!
Прапор, пыхтя, освободил от наручников мою правую руку, и я быстро переоделся. «Щелк!» – вновь замкнулся у меня на запястье браслет.
– Ну? Всем доволен? – Анатолий Андреевич уперся в меня тяжелым хозяйским взглядом. – Что еще тебе нужно для полного счастья?
– Бабу, – не тратя на размышления ни единой секунды, озорно ляпнул я. – Бутылку мартини и закусь. А еще установи мне здесь телевизор.
– Телевизор? – У кума на губах играла лукавая улыбка. – Б-а-абу? А тебе не надо…
– Ты сам скоро будешь, как баба, – не сдержавшись, перебил своего шефа Чечев. – Бля буду, я тебя опущу. Пидором будешь, ублюдок!
Я не обратил на тявканье прапора никакого внимания. Мне в этот момент вспомнилась описанная одним русским писателем сцена: мужикам удалось поймать живьем матерого волка. Приволокли в деревню добычу, посадили на мощную цепь, развязали. Естественно, со всей округи сбежались местные шавки. Прыгали возле столба, к которому был прикован волчище, заходились в приступах лая, пьянея от чувства собственной неуязвимости и вседозволенности. Ведь волк на цепи. А значит, они, беспородные кабыздохи, сильнее его. Они просто супер! Каждый из них покруче любого волка!
Поганая собачья стая билась в истерике до позднего вечера, но ни одна из дворняг так и не рискнула подойти близко к страшному пленнику. Шавки бесились с пеной у рта, топтались поблизости, строго соблюдая безопасное расстояние, точно определив ту границу, за которую волка, если он вдруг решит броситься на них, не пустит цепь. Но волчища даже не думал ни на кого бросаться. Он хладнокровно лежал у столба и безразлично глядел на собак презрительным взглядом. И ни разу не огрызнулся, не оскалил зубы в ответ.
