– Это который брат?
– Да. – Женщина внимательно посмотрела на меня, потом на «Эксплорер», и в ее взгляде промелькнула тень беспокойства. – А что, что-нибудь произошло?
– Ничего. Просто мне срочно нужен Володя. Мы работаем вместе.
– В милиции?
– В прокуратуре, – уточнил я, опасаясь, как бы моя собеседница не попросила продемонстрировать ей удостоверение. Но она была типичной деревенской простушкой и лишь махнула рукой:
– Прокуратура, милиция… Мне все одно. Я в этом не разбираюсь… Алешка, а ну кинь эту гадость! Кинь, я сказала! Вытри руку о снег! Беда с ними, паршивцами!
Когда я попросил принести мне эту записку, она доверчиво попросила приглядеть за ее сыновьями и быстро сходила домой. А потом на обороте этой записки на удивление доходчиво и подробно набросала мне план, как до их дачи добраться.
– Спасибо… Поехали, – сказал я Сереге Сварадзе, залезая в машину. – Муха с брательником укатили на дачу. Светка, похоже, погналась за ними. Не знаю, догнала ли. Проверим.
– Уверен, что это был прокурор? – обернулся ко мне Челентано, и я помахал у него перед носом запиской.
– Этот почерк я никогда не забуду. Глеб, оставайся пока в этой деревне. Вдруг вернется Конфетка. Мы быстро.
Хотя я был уверен, что быстро у нас не получится и на этой даче нас ждут приключения.
Но обошлось без них, и я не мог ответить сам себе на вопрос: «Хорошо это или плохо?» Конфетка и прокурор как воду канули, где продолжать их поиски и стоит ли их продолжать вообще, ни я, ни Сварадзе решить не могли.
Дачу мы отыскали без особых проблем. И так же, без проблем, сразу определили, что на ней, как минимум, сутки никто не появлялся. На засыпанной снегом дороге напротив участка никаких признаков того, что в последнее время здесь проезжала хотя бы одна машина. Ни вокруг дома, ни, тем более, на крыльце – ни единого следа.
– Все, валим отсюда, – распорядился я, пять минут потоптавшись около дачи, и Сварадзе принялся неуклюже разворачивать внедорожник на узкой дорожке.
– Может, мы перепутали? – предположил он.
– По плану все точно. Да и сортир… – Я кивнул на вызывающе выкрашенную ярко-розовой краской дощатую будку возле забора. – Где второй такой сыщешь? Та баба мне сразу описала его, как ориентир.
– А не могла она тебя налечить?
– Навряд ли, – покачал я головой. – Вылитая бесхитростная дерёвня. Сыграть бы она так не сумела.
– Значит, они ни на какую дачу ехать и не собирались. Торчат сейчас в какой-нибудь деревушке у местных шкур, а Светка сидит где-то рядом в засаде. Боится их упустить. И ей просто неоткуда нам позвонить. Черт, и надо же было потерять телефон! Что, Денис, возвращаемся в Питер?
– Да. Здесь торчать больше нет смысла. Сегодня идем в «Северо-Запад», – принял решение я и подумал: «На семь бед один ответ! Либо мы уже этой ночью спалимся на депозитарии, и все рухнет к чертовой бабушке, либо окажется, что везение все-таки иногда навещает меня, и мы сегодня возьмем эти проклятые деньги. И Светка отыщется. И привезет мне прокурора».
Как я тогда был бы счастлив! Сколько проблем сразу отлипло бы от меня и кануло в Лету! И испарилось бы ощущение полнейшей безысходности, которое коматозило меня вот уже больше месяца.
И надо было для этого всего ничего. Удачно обнести «Северо-Запад».
И еще, чтобы у Светки все было нормально.
Вот уж никогда раньше не подумал бы, что ее благополучие может стать для меня одной из основных составляющих моего собственного маленького счастья.
* * *
Уже начало смеркаться, когда механизатор ООО «Агропромпредприятие „Ферма Победа“ дядя Паша Кабанов остановил свой „Беларусь“ возле оврага и, сунув в рот дешевую сигарету, выбрался из кабины. Перед самым поворотом он обратил внимание на выделявшуюся на фоне белого снега бурую полосу разрыхленной, вывороченной наружу земли. „Никак опять кого юзом в балку стащило?“ – сразу догадался пожилой тракторист, проживший в здешних местах пятьдесят восемь лет. На его веку в эту проклятую пропасть машины падали с периодичностью по одной в два-три года. Еще чаще в овраг улетали пьяные мотоциклисты. „И кто на этот раз?“ – дядя Паша подошел к краю обрыва, не торопясь чиркнул спичкой, прикурил и лишь после этого посмотрел вниз.
Первым в глаза ему бросился остов сгоревшего внедорожника. Потом он заметил и искореженную синенькую «восьмерку».
– Вот блин, – пошевелил прилипшей к нижней губе сигаретой Кабанов и добавил еще несколько емких коротких фраз. Понятно, каких. – Сразу две. Вот ведь блин, – повторил он самое безобидное слово из богатого словесного арсенала, которым владел. – И как умудрились?
Первым порывом было мотать поскорее отсюда. Как можно дальше! Домой! А то придется теперь тратить время, давать в мусарне показания о том, как обнаружил две разбитые легковушки. Ктонибудь из молодых, конечно, поступил бы именно так – поспешил бы свалить. А дальше делал бы вид: мол, да, проезжал мимо этого места, но в сумерках ничего не заметил. Но дядя Паша с тех пор, как еще летом бросил потреблять алкоголь, стал человеком ответственным. И не мог он уехать отсюда, не убедившись в том, что внизу не осталось живых, которым, возможно, нужна помощь.
Кабанов выплюнул окурок на снег и осторожно, бочком, начал спускаться по крутому скользкому склону.
Свету он сперва не заметил, уделив все внимание сгоревшей «Ниве». Если приглядеться внимательнее, то внутри нее можно было разглядеть два обугленных трупа. Два трупа, точно, – для того, чтобы это понять, не надо было даже включать воображение.
– Ну, дела, – пробормотал дядя Паша и обратил взор на «восьмерку». Тогда-то он и заметил мертвую девушку, лежавшую шагах в двадцати от разбитой машины. Кабанов поспешил к ней.
По всей видимости, после аварии девушка нашла в себе силы выбраться из «восьмерки», отползла от нее подальше и там умерла. Снег возле нее был обильно забрызган кровью, но никаких серьезных ран на трупе дядя Паша не обнаружил. Если, конечно, не считать ссадины на темноволосой головке. Но навряд ли из нее могло натечь столько кровищи. Кабанов взял девушку за плечи и, поднатужившись, перевернул ее на спину. Окоченевший труп как лежал, скрючившись, пока его не побеспокоили, так в скрюченном состоянии и остался. Коленки, обтянутые светлыми джинсами, поджаты к самому подбородку. Огромные темнокарие глаза широко открыты. Кабанов двумя заскорузлыми пальцами попытался опустить девушке веки, но у него ничего не вышло.
– Эх, блин, дела, – вздохнул дядя Паша. – Красивая. Молодая. Жить бы да жить. – И принялся снимать с пальца девушки дорогой – никак, с бриллиантами? – перстень. Мертвой красавице он все равно больше не нужен, а вот дочке Маринке в мае рожать. Вот и будет подарок. А еще этот перстень можно загнать, скажем, в ломбард и купить новый двухкамерный холодильник «Стинол», о котором давно мечтает жена Валентина.
