* * *
Клещ приблизился вплотную, и Тимур, ощутив гнилостный помойный запах из его щербатой пасти, прикрыл глаза и задержал дыхание. Ему было противно и страшно. Попасть в рыжеволосые лапы к этому монстру Тимуру никак не хотелось…
Но Кислый предлагал предать Майкла, человека, который спас Тимура от происков Кислого же. Да и вне зависимости от этого «американец» был близок Тимуру по-человечески. Они прекрасно понимали друг друга, имели схожие жизненные установки, ценили ненавязчивый юмор, радовались беззлобным взаимным подначкам – и вообще жили душа в душу. Но даже если бы все было не так радужно – Тимур не предал бы.
Он просто не умел предавать.
В детстве родители отвозили маленького Тимура на все лето на Украину – к родителям отца.
Тогда еще был жив покалеченный дед, репрессированный в 38-м и проведший на Соловках четыре года. Отсутствие пальца и отбитые почки не послужили препятствием для отправки его в батальон смертников под Сталинград, но дед, вопреки всему, выжил, бил фашистов, был серьезно ранен и, следовательно, искупил кровью свою «вину».
Почти слепой, он ходил по хате с тростью и рассказывал внуку о тех днях, о войне, о смертях и радости победы, о самопожертвовании и трусости, о верности и предательстве…
Многое из его слов пор помнил Тимур.
А еще помнил Тимур, как тогда же, в детстве, его предал двоюродный брат. Не просто предал, а возвел на него напраслину и даже, наверное, пытался свалить на него собственную вину.
Из бабушкиного серванта однажды пропали деньги. Они открыто лежали между фарфоровыми слониками и старинными хрустальными бокалами – несколько десятирублевых купюр, целое состояние для пенсионерки – и вдруг исчезли. Бабка с дедом все перерыли, грешили на собственный склероз, спрашивали Тимура и Шурку – пацана, который был старше Тимура на полтора года и тоже приехал погостить на летние каникулы. Никто ничего не знал. А через два дня деньги объявились на прежнем месте – похитчик не решился их потратить.
После этого для Тимура начался сущий ад.
Бабка проходу не давала – я знаю, что деньги брал ты, и ты должен признаться. И показать, где их прятал. Тогда, мол, мы тебя простим и не накажем. А иначе ты не просто вор, а еще и лгун и трус.
Через три дня юный Тимур сломался и оговорил себя – лишь бы не слышать постоянных приставаний бабушки и не видеть кривляния свалившего на него свою подлость Шурки, шипевшего при каждом удобном случае: «Вор». Тимур показал место в шкафу под бельем, где якобы прятал деньги, взятые на мороженое. Бабка на радостях купила ему этого мороженого вагон и маленькую тележку.
Тимур к мороженому так и не притронулся.
Потом его предала первая любовь.
Потом еще много кто…
И всякий раз это было много больней самой страшной физической боли. И так уж вышло, что Тимур вырос, не приемля предательства. Он не был паинькой, напротив, был независимым и хулиганистым, мог избить обидчика, пришлось однажды даже убить… Но в одном он не мог переступить через себя.
И теперь Тимур был готов умереть.
Это ему было проще, чем предать…
– Ну, что теперь скажешь, дурашечка? – ласково пропел Кислый. – На твоем месте любой бы принял наше предложение.
– Хрен тебе в рот, чтобы голова не качалась, – брезгливо ответил Тимур. – Неужели же ты, мразь, думаешь, что я стану падалью за компанию? Что можно стать уродом только потому, что окружающие – уроды?…
Главарь с сожалением развел руками и кивнул Клещу. Тот без замаха засадил пудовым кулачищем Тимуру по уху. Бил не сильно, сдерживаясь, чтобы не проломить череп. Тимур рухнул. Клещ ударил его тупоносым башмаком еще пару раз – по ногам, в живот, по лицу. Голова Тимура моталась под ударами, будто шарик на веревочке под сильным ветром, из носа полилась кровь…
Кислый, оправдывая свое погоняло, состроил кислую рожу:
– К себе. К себе его забери, Клещ. Не порти мне аппетит.
Тимур пришел в себя от холода.
Он лежал на цементном полу в темном и сыром помещении. В дальнем углу горел камин. Из него торчали деревянные ручки каких-то грубых инструментов, докрасна раскалившихся в огне. В противоположной стороне комнаты над огромным столом, заставленным предметами, походившими на оборудование средневековой лаборатории, склонился Клещ, листая какую-то книгу. Он что-то весьма напевно мурлыкал себе под нос.
Уловив звериным чутьем, что пленник пришел в себя, палач обернулся, пристально глядя на Тимура единственным глазом. К удивлению Тимура, выражение в единственном глазу было осмысленным, хитрым и радостным. Заговорив, монстр во второй раз удивил Тимура – голос его был чистым, мягким и даже нежным – и никак не вязался с ужасающим обликом.
– Очухался, бедолага? Это хорошо. Мне хорошо, конечно же. А тебе – плохо…
Тимур попробовал ответить, но разбитые губы болели, а прикушенный и распухший язык еле помещался в соленом рту. Кроме того, ныли зубы. Или то, что от них еще оставалось. И вместо собственной членораздельной речи Тимур услыхал жалобное мычание.
– Это ничего, – пасть Клеща перекосилась в подобии улыбки, – привыкай. Может, я тебе совсем язык выдерну. У меня и щипчики специальные есть!
Он пошарил на столе – и приподнял, показывая Тимуру, огромные кусачки с губами специфической формы, позволяющими отхватить человеку язык под самый корень.
– Спецзаказ, – промолвил он с гордостью. – У меня вообще тут много чего есть. Некоторые вещицы я по старинным чертежам заказывал. А некоторые и своими собственными руками сделал.
Несмотря на сильную ноющую боль во всем теле, Тимур ощущал, что опасных повреждений у него никаких нет. В голове лихорадочно метались мысли, путаясь, наскакивая одна на другую, но все-таки они начинали двигаться в одном направлении – как спастись…
Клещ, держа в руке кусачки для вырывания языка, подошел к лежавшему Тимуру и снова пнул его ногой в спину, да так, что у того перехватило дыхание.
– Это тебе для профилактики…
Услышав это, Тимур не поверил своим ушам. Откуда этот монстр знал такие слова?
– А может быть, я тебя ослеплю, – добавил Клещ и, аккуратно положив на стол кусачки, взял какой-то другой, непонятный инструмент.
– Думаешь, ослепляли обязательно стилетом или шилом? Ха! Вот послушай, что говорят первоисточники.
Клещ взял со стола книгу и, дальнозорко отставив ее от своей кошмарной морды, начал читать:
– Ослепление. Применялось в основном к людям знатного рода, которых опасались, но не осмеливались погубить. Ослепляли струей кипятка или накаленным докрасна железом, который держали перед глазами до тех пор, пока они не сварятся. Понял? Знали толк люди… Я своего глаза именно так лишился. И я знаю, как он шкворчит, пригорая. Яичница…
– Жаль, что у тебя второй остался, – простонал Тимур.
