- Такие, как вы?
- Такие, как я.
- Ага… - на лице Марафета появилось странное выражение, - ну что же…
Он посмотрел на Маргариту и встал.
- Забудьте о том, что я - уголовный авторитет и хозяин Западного берега.
Он легко вскочил на каменный парапет и, замерев на секунду, взмахнул руками и, сильно оттолкнувшись, прыгнул в воду вниз головой с высоты пятнадцати метров.
Маргарита ахнула и, опрокинув стул, вскочила. Подбежав к краю балкона, она успела увидеть, как Марафет, грамотно вытянувшись в полете, вошел в воду. Через несколько секунд его голова показалась над поверхностью, и он, отплевываясь, прокричал:
- Ну как, годится?
Маргарита без всякого притворства схватилась за левую грудь, удерживая сильно забившееся сердце, и ответила:
- Вы с ума сошли!
Марафет засмеялся и стал выбираться на камни. Маргарите, разумеется, и в голову не могло прийти, что с этого балкона он прыгал не в первый раз и поэтому ничем не рисковал. Бывало, что напившись с братвой текилы, они демонстрировали друг другу настоящую пацанскую смелость и пьяную удаль, так что на самом деле Марафет продемонстрировал растерявшейся Маргарите давно отработанный трюк.
Зато обслуга привыкла к фортелям Марафета и его корешей, поэтому, когда он мелькнул мимо кухонного окна, повар хмыкнул и сказал уборщику:
- Опять эти русские нажрались и сигают в воду. Уборщик подошел к окну, посмотрел вниз и сказал:
- Хорошо еще, что в русскую рулетку не играют.
Ему однажды пришлось убирать террасу после гангстерской разборки, и трупы, лежавшие в лужах крови, запомнились ему на всю жизнь.
Через несколько минут Марафет снова появился на балконе.
С его итальянского костюма текла вода, но на лице была довольная улыбка и выражение «вот так, голубушка, слово за тобой».
А Маргарита и в самом деле почувствовала древнее, как каменный топор, чувство женщины, перед которой распускает перья нормальный мужик. И теперь слово действительно было за ней. Она растерялась. Только что она вертела этим не очень умным гангстером как хотела, и вдруг он обычным мальчишеским приемом полностью обезоружил ее. Если бы он сейчас схватил ее и повалил прямо на этот стол, она не смогла бы сопротивляться и только стонала бы в его сильных руках, отдаваясь, как на все согласная шлюха.
Но она не знала, что Марафет и сам дрейфил, как никогда: вдруг эта недоступная женщина обзовет его идиотом и дикарем и, гордо повернувшись, уйдет навсегда?
А недоступная женщина просто смотрела на него и молчала.
Наконец она взяла себя в руки и, как ни в чем не бывало, поинтересовалась:
- Как водичка?
Марафет, почувствовав облегчение от того, что его не послали к черту, пригладил короткие мокрые волосы и уселся напротив Маргариты.
- Водичка… А ничего водичка, между прочим, - весело ответил он и окончательно успокоился. - Искупнемся?
Маргарита засмеялась и, чувствуя, что наваждение прошло, сказала:
- Нет. Не сегодня.
Это, конечно же, значило, что их знакомство не заканчивается.
Воспрянувший Марафет расправил намокшие манжеты, разгладил перекрутившийся галстук, налил Маргарите и себе водки и, подняв хрустальную рюмку, сказал:
- Я предлагаю вам работу. Мне нужен помощник и советник в моих самых ответственных делах. До сегодняшнего дня у меня был один… Но теперь я не могу представить себе на этой должности никого, кроме вас. Сумму своего заработка назначите сами. Согласны?
Маргарита тоже подняла свою рюмку, без улыбки посмотрела на Марафета и, нахмурив тонкие брови, отвела взгляд.
У Марафета внутри все обвалилось.
Но Маргарита снова взглянула на него, улыбнулась и спросила:
- Я могу быть уверена, что вы не покупаете меня? Марафет закивал так, что у него чуть не оторвалась голова.
- Тогда - согласна, - ответила Маргарита.
Они сдвинули нежно зазвеневшие рюмки, и в это время с одной из яхт, стоявших на рейде, с треском и шипением в темнеющее небо понеслись разноцветные огни.
- Ого, - сказала Маргарита, - это нам салютуют?
- Нет, - засмеялся Марафет, - но если будет нужно…
- Понятно. Тогда - за успех!
- За успех! - ответил Марафет и опрокинул водку в рот.
Маргарита опустошила свою рюмку маленькими женскими глоточками, но не поморщилась при этом и даже не сделала традиционного выдоха.
Марафет с восхищением посмотрел на нее и сказал:
- По-моему, пора приниматься за омаров по-мексикански.
- А это как? - спросила Маргарита, отправляя в рот ломтик лимона.
- Сейчас узнаете, - ответил Марафет и, взяв со стола потемневший от времени бронзовый колокольчик, позвонил.
Дверь, ведущая на террасу, отворилась, и на пороге показался официант.
- Омары, - объявил Марафет, и официант исчез. Поставив колокольчик на место, Марафет посмотрел на Маргариту и сказал:
- А ведь я о вас ничего не знаю. Расскажите мне о себе.
Глава 3. Гамбургер с глушителем
Сережа Пончик, младший брат Коли Геринга, шел по набережной и глазел по сторонам. Вот уже три года он жил в Америке, куда его вытащил Геринг, справедливо рассудивший, что способному боксеру-супертяжу в бесперспективной России делать нечего.
Геринг любил своего двадцатипятилетнего брата, называл его мальком и пончиком и всячески способствовал его продвижению в боксерском мире Америки, но пока это не давало желаемых результатов. Стодвадцатикилограммовый боксер, имевший такое забавное прозвище, успешно валил на настил ринга русских боксеров, однако, встречаясь с местными черными, сам частенько оказывался в нокдауне, а то и в нокауте. Так что мечты о боях за чемпионский титул пока что так мечтами и оставались.
В свои дела Геринг его не допускал, считая, что если итальянцы идут в гангстеры целыми семьями, то это их личное дело, а Сережа пусть будет нормальным человеком, пусть занимается боксом, и вообще - нечего ему делать там, где люди обтяпывают темные дела и стреляют друг в друга.
Он устроил Пончика в дорогой колледж, и теперь с гордостью отмечал, что молодой бугай говорит по-английски все лучше и лучше, что у него появляются американские девчонки, и что Пончик совсем не похож на типичного представителя русской диаспоры. Русские, живущие в Америке, традиционно кучкуются друг с другом и варятся в собственном бульоне, ничем не отличаясь от хачиков, которые, оказавшись в Москве или в Питере, так чурками и остаются, не принимая культуры той страны, в которую приехали жить. И детей своих воспитывают в тех же кишлачных традициях, обрекая их на отчуждение и изоляцию.
