Все вышеприведенное, вероятно, похоже на оправдание. Но я не
оправдываюсь. Я в конце концов тот самый тип, который когда-то сказал, что
хочет ужаснуть публику, но если это не получится, готов ее шокировать… а если и
это не выйдет – обматерить.
Какого… черта, сказал бы я. Я не гордый. И можно сказать,
что телевизионные сети эту последнюю позицию отступления и отнимают.
В «Буре столетия» есть натуралистические моменты (Ллойд
Уишмен с топором и Питер Годсо с веревкой – это всего лишь два примера), но нам
приходилось с боем отстаивать каждый из них, и некоторые (например, тот, где
пятилетняя Пиппа вцепляется ногтями в лицо матери и кричит: «Пусти, сука!») все
еще служат предметом горячей дискуссии. Я сейчас не самый популярный человек в
«Стандартах и Практике» – я воплю, хнычу и грожусь пожаловаться моему старшему
брату, если они не перестанут меня обижать (в этом случае роль старшего брата
чаще всего играет Боб Игер, который в «Эй-Би-Си» самый главный). По-моему,
работать со «Стандартами и Практикой» на этом уровне вполне приемлемо; иметь с
ними дело таким образом – я от этого чувствую себя Токийской Розой. Если вам
интересно, кто чаще выигрывает битвы, сравните исходное повествование (которое
я здесь публикую) и готовую телепрограмму (которая сейчас редактируется).
Только при этом помните, пожалуйста, что не все различия
между исходным сценарием и готовым фильмом сделаны для удовлетворения СиП. С
ними еще можно спорить, но график вещания обсуждению не подлежит. Каждый
законченный кусок должен длиться девяносто одну минуту – плюс-минус несколько
секунд, и должен быть разделен на семь «актов», чтобы было куда вставлять всю
эту чудесную рекламу – которая и оплачивает все счета. Тут есть фокусы, которые
позволяют выиграть немножко времени (один из них – это какое-то электронное
сжатие, в чем я совсем не разбираюсь), но чаще всего приходится подстругивать
палочку под размер отверстия. Это тоже морока, но не особая. Не больше, скажем,
чем носить школьную форму или надевать галстук на работу.
Борьба с авторитарными правилами телевизионных сетей часто
бывала утомительной, а иногда и удручающей – при работе с «Оплотом» и «Сиянием»
(а через что прошли продюсеры «Оно», мне и подумать страшно, потому что одно из
строжайших правил СиП состоит в том, что сюжет телевизионной драмы не может
строиться на попадании детей в смертельную опасность, не говоря уже о смерти),
а оба этих романа были написаны без оглядки на правила приличия телевидения. И,
так и надо писать романы. Когда меня спрашивают, пишу ли я романы, имея в виду
фильмы, меня это слегка раздражает… и даже оскорбляет. Это, конечно, не совсем
то, что спросить у девушки: «Ты это делаешь за деньги?», хотя когда-то я так и
считал; это предположение расчетливости, которое мне неприятно. Такой
бухгалтерский образ мысли не имеет ничего общего с работой писателя. Писать –
это значит просто писать. Деловые и бухгалтерские мысли приходят потом, и их
лучше оставить людям, которые знают эту работу.
Такое отношение появилось у меня в процессе работы над
«Бурей столетия». Я писал ее в виде телесценария, потому что так хотела эта
история – быть написанной… но без всякой мысли, что она и в самом деле появится
на экране. Я достаточно знал о производстве фильмов к декабрю девяносто
шестого, чтобы понимать, что включу в сценарий кошмарный спецэффект – метель
сильнее всех тех, что когда-либо пытались создать на телевидении. Я создавал
недопустимо огромный список персонажей – но когда работа писателя окончена и
начинается сам процесс создания фильма, персонажи писателя становятся
говорящими ролями для режиссера. И все равно продолжал работу над сценарием, потому
что, когда пишешь книгу, о бюджете не думаешь. Бюджет – это не твоя проблема. И
к тому же, если сценарий достаточно хорош, любовь найдет дорогу. Как всегда
бывает [И была у меня мысль: А черта ли мне? Если «Буря» никогда не будет
поставлена из-за того, что требует слишком много денег, книгу я все равно
сделаю. Мысль о романе по непоставленному сценарию меня очень привлекала. –
Примеч. автора.]. А поскольку «Буря» была написана как мини-сериал для ТВ,
оказалось, что я могу растягивать оболочку, не порвав. Я думаю, что это самая
страшная история из всех, которые я написал, и по большей части я мог вставлять
страшилки без того, чтобы «Стандарты и Практика» поднимали слишком большой шум
[В конце работы СиП вопили уже из-за полной ерунды. Например, в части первой
один рыбак говорит, что приближающаяся непогода – просто «мать бурь». СиП
настаивали на изменении этой строки, очевидно, веря, что это я так хитро
замаскировал фразу «мать ее… какая буря», тем самым еще более подрывая
Американскую Мораль и провоцируя стрельбу в школах, не говоря уже о худшем. Я
немедленно побежал хныкать и жаловаться (как уже привык), указывая, что фраза
«мать всех…» была сказана Саддамом Хусейном и с тех пор вошла в употребление.
После должных обсуждений «Стандарты и Практика» разрешили фразу, только
настаивали, чтобы «диалог не произносился непристойным образом». Ни за что.
Непристойные диалоги на телесетях резервированы для передач вроде «3-я скала от
солнца» или «Дхарма и Грег». – Примеч. автора.].
С режиссером Миком Гаррисом я работал три раза – первый раз
над кинофильмом «Ходящие во сне», потом над мини-сериалами «Оплот» и «Сияние».
Иногда я шучу, что нам грозит опасность стать Билли Уайлдером и И.А.Л.
Дайамондом жанра ужасов. Он был моим первым выбором для постановки «Бури Века»,
потому что я его люблю, я его уважаю и знаю, что он может сделать. Но у Мика
было в это время своей работы невпроворот (насколько проще был бы мир, если бы
люди все бросали и бежали, сломя голову, как только они мне нужны), и поэтому
мы с Марком Карлинером пошли на охоту за режиссером.
Примерно в это время я надыбал в прокатном пункте на моей же
улице видеофильм «Человек сумерек». Я о нем ничего не слышал, но оформление
коробки было подходящее, и в нем главную роль играл всегда надежный Дин
Стоквелл. Другими словами, он вполне подходил, чтобы скоротать будний вечер.
Еще я прихватил «Рэмбо» – проверенный товар – на случай, если «Человек сумерек»
окажется неудобоваримым, но «Рембо» в этот вечер из своей коробки так и не
вылез. «Человек сумерек» был малобюджетным фильмом (как я позже узнал,
изначально он был сделан для кабельной сети «Старц»), но оказался тем не менее
чертовски удачным. Там играл еще и Тим Мэтсон, и он показал некоторые качества,
которые я надеялся увидеть у Майка Андерсона в «Буре»: доброта и порядочность,
да… но с ощущением латентного насилия, которое пронизывает характер, как
железная полоса. Даже лучше того – Дин Стоквелл играл замечательно ушлого
негодяя: вежливого южанина с мягкой речью, который использует свое компьютерное
умение, чтобы погубить незнакомого человека… и только за то, что тот попросил
его потушить сигару.
Голубой свет создавал настроение, компьютерные трюки ловко
исполнялись, темп держался, и уровень игры был весьма высок. Я еще раз прогнал
титры и запомнил имя режиссера: Крейг Р. Баксли. Его я знал еще по двум вещам:
отличный фильм для кабельного телевидения о Бригэме Юнге с Карлтоном Хестоном в
главной роли и научно-фантастический фильм несколько худшего качества с Дольфом
Лундгреном. (Наиболее запоминающейся там была фраза, сказанная главным героем
киборгу: «Развались ты» [You go in pieces. Созвучно фразе You go in piece – иди
с миром (англ.). – Примеч. пер.].) Я поговорил с Марком Карлинером, который
посмотрел «Человека сумерек», ему понравилось, и он выяснил, что Баксли сейчас
свободен. Я позвонил после него и послал Крейгу трехсотстраничный сценарий «Бури
Века». Крейг перезвонил мне, полный идей и энтузиазма. Идеи его мне
понравились, и энтузиазм тоже; а более всего мне понравилось, что его не
испугал масштаб проекта. Мы встретились в Портленде, в штате Мэн, в феврале
девяносто седьмого, пообедали в ресторане моей дочери и очень близко подошли к
контракту.
