На небе поначалу видны только чернота и бегущие тучи, но
где-то чуть-чуть бледнеют просветы, какое-то серебрение. В этом свете чуть
виднее дымчатые, беспокойные тени облаков, я потом, всего на миг-другой,
сверкает полная луна в промоине и снова исчезает.
Здание мэрии сквозь вертящуюся завесу снега все также похожа
на мираж. Под прикрытием своего купола раскачивается по ветру мемориальный
колокол и тихо позванивает.
Мы видим крупным планом старомодные кварцевые часы. Когда
малая стрелка указывает точно на девять, они начинают бить. Камера отъезжает,
открывая нам зал заседаний Литтл-Толл-Айленда.
Это красивое и яркое зрелище. Все наши знакомые уже здесь,
плюс еще остальные островитяне – всего двести. Странно выглядят они при свечах
– как жители деревни прошлых времен… времен Салема и Роанока, скажем так.
В переднем ряду сидят Майк и Молли, Хэтч и Мелинда,
преподобный Боб Риггинс и его жена Кэти, Урсула Годсо и Сандра Билз. Робби Билз
на помосте, за небольшим деревянным столом слева. Перед ним на столе небольшая
табличка с надписью «МЕНЕДЖЕР».
За рядами скамеек поставлены в углу восемь кроватей. По обе
стороны этого анклава сидят Энджи Карвер, Тавия Годсо, Джоанна Стенхоуп, Энди
Робишо, Кэт Уизерс и Люсьен Фурнье. Они охраняют детей – насколько могут.
Последний удар часов затихает в шуме ветра снаружи. Люди
оглядываются в поисках любого признака присутствия Линожа. Через минуту-другую
Робби подходит к кафедре, нервно одергивая край куртки.
– Леди и джентльмены, я, как и вы, не очень знаю, чего мы
ждем, но…
– А тогда, может, ты сядешь и будешь ждать, как и мы, Робби?
– спрашивает Джонни Гарриман.
Эти слова встречают нервным смехом. Робби кидает на Джонни
хмурый взгляд.
– Я только хотел сказать, Джонни, что я уверен – мы найдем
выход из… из этой ситуации… если будем держаться вместе, как всегда было у нас
на острове…
Входная дверь распахивается с громким и гулким стуком.
Снаружи, на крыльце, видны ботинки и древко трости Линожа.
Робби Билз замолкает и глядит на дверь. С его лица пот
льется ручьем.
Перебивкой идут лица островитян: Тавия… Джонас Стенхоуп…
Хэтч… Мелинда… Орв… преподобный Боб Риггинс… Люсьен… другие. Все смотрят на
дверь.
Ботинки ступают на черно-белый шахматный кафель. Трость не
отстает, постукивая через правильные интервалы. Мы следим за ботинками, пока
они не подходят к двери, ведущей в зал заседаний. Тут камера резко наезжает на
дверь, на стеклянных створках которой написано:
ЗАЛ ЗАСЕДАНИЙ МЭРИИ ЛИТТЛ-ТОЛЛ-АЙЛЕНДА.
Под этим другая надпись:
БУДЕМ ВЕРИТЬ В БОГА И ДРУГ В ДРУГА.
Островитяне смотрят на вошедшего, и глаза у них расширены от
страха.
Две руки в желтых перчатках берутся за ручки и распахивают
двери прямо на камеру…
В дверях стоит Линож в своей куртке и желтых перчатках,
сунув трость подмышку. Он улыбается, глаза у него более или менее нормальные,
чудовищные зубы скромно спрятаны. Он снимает перчатки и сует их в карманы
куртки.
Медленно, в тишине такой плотной, что она оглушает, Линож
входит в зал. Слышно только мерное тиканье часов.
Линож медленно идет по пролету за скамьями в направлении
столов, где был буфет. Все островитяне, кроме сидящих в последних рядах (то
есть тех, кто всего ближе к Линожу), поворачиваются посмотреть на него, и в
глазах их недоверие и страх.
Когда Линож подходит к кроватям и спящим детям,
самоназначенные стражи сдвигаются вместе, создавая барьер из своих тел между
Линожем и детьми.
Линож доходит до поворота в центральный пролет, ведущий к
помосту. Минуту он там стоит, благосклонно улыбаясь, явно наслаждаясь страхом и
недоверием, клубящимися в безмолвной комнате. Будто питается ими.
Здесь мы видим в перебивках всех знакомых островитян. На
лице Кэт написан вызов: «Этих детей ты возьмешь только через мой расчлененный
труп». Честное круглое лицо Хэтча исполнено решимости и напряжения, у Мелинды в
лице страх и отчаяние. И остальные: Джек Карвер… Ферд Эндрюс… Аптон Белл… все
боятся, все подавлены присутствием сверхъестественного… а что он – сверхъестественный,
они чуют. И последним мы видим Робби с залитым потом лицом и рукой, глубоко
засунутой в карман, где он спрятал пистолет.
Линож постукивает тростью сначала по скамьям слева, потом
справа от прохода – как постукивал по калитке Марты. Слышно шипение, и дым
поднимается от обугленных мест, которых коснулась трость. Сидящие поблизости
отшатываются прочь. Те, кто был справа – это семья Хоупвеллов – Стен, Мэри и
Дэви. Линож им улыбается, и на этот раз его губы приоткрываются настолько, что
показывают кончики клыков. Все три Хоупвелла реагируют. Мэри обнимает за плечи
своего сына и смотрит на Линожа со страхом.
– Привет, Дэви! – говорит Линож. – Отличное будет сочинение
– «Как я провел уикэнд»?
Дэви не отвечает. Линож глядит на него, улыбаясь
по-прежнему.
– Твой отец вор. Он за последние шесть лет украл более
четырнадцати тысяч долларов в компании морепродуктов, где работает. На эти
деньги он играет. – И Линож сообщает доверительно:
– Он проигрывает.
Дэви поворачивается и бросает на своего отца взгляд, полный
страха и неверия. «Я не верю, – говорит этот взгляд. – Мой папа – никогда!» –
но он на миг видит в лице Стена неприкрытую вину и страх пойманного в капкан
зверя. Этой минуты хватает, чтобы глубоко потрясти веру мальчика в отца,
который был кумиром.
– Папа?..
– Я не знаю, кто вы, мистер, – говорит Стен, – но вы лжете.
Лжете!
Хорошо, но недостаточно. Никто не верит ему, в том числе его
жена и сын.
– Рожденный во лжи дважды скажи… а, Дэви? Хотя бы дважды.
С Хоупвеллами он покончил. Вера друг в друга в этой семье
погибла вмиг и навеки. Линож медленно движется по проходу к помосту. Каждый
глаз ловит его неторопливое продвижение – и тут же отворачивается; каждое
сердце вспоминает свои ошибки и обманы. Дойдя до Джонни Гарримана, Линож
останавливается и улыбается снова.
– Ба, да это Джонни Гарриман! Который сжег столярный цех в
Мачиасе по ту сторону пролива!
– Я… да ты… не было этого!
– Еще как было! – улыбается Линож. – Два года назад, когда
они тебя уволили! – Он поворачивается к Кирку Фримену. – А Кирк помогал…
правда? Конечно, помогал – на то и дружба, верно? – И снова к Джонни. –
Семьдесят человек потеряли работу, но ты за себя отплатил, а это самое главное,
правда? А как же!
