Островитяне смотрят на Джонни, будто видят его впервые… и на
Кирка тоже. Джонни сжимается под этими взглядами до роста в один фут.
– Видишь, дубина! – обращается к Джонни Кирк. – Смотри, во
что ты нас втравил!
– Заткнись! – отвечает Джонни, и Кирк затыкается, но поздно.
Линож, улыбаясь, идет к помосту. Все глядят на него, ежась,
как собаки, которых часто бьют. Ни один не решается встретиться с ним взглядом.
Каждый надеется, что Линож не остановится возле него, не заговорит, как со
Стеном и Джонни Гарриманом.
Но Линож останавливается еще раз возле Джека Карвера. Джек
сидит среди тех двоих, которых Линож уже назвал в связи с избиением молодого
гея. Джек поднимает на Линожа глаза и быстро их отводит. Так же не в своей
тарелке чувствуют себя Алекс Хабер и Люсьен Фурнье.
– Да, ребята, вам бы посмотреть на того пидора, которого вы
отделали. Вы бы так при кололись из-за повязки у него через глаз. Крепдешиновая
такая повязка.
Энджи Карвер прислушивается. Хмурится. Что там Линож говорит
про ее мужа? Что он кого-то избил? Быть того не может! Или… может?
– Заткнись, – говорит Джек, но едва ли громче шепота.
– Этот парень живет в одном из домов без лифта на
Кэнэл-стрит, прямо за Лисбоном. Могу дать адрес. Не знаю, может, вы захотите
ему до конца свет погасить? Люсьен, как насчет выбить ему второй глаз? Окончить
работу?
Люсьен молчит, глядя в пол.
– Алекс?
Алекс тоже онемел.
– Рожденный в грехах – рассыпься в прах, – говорит Линож и
оставляет их в покое, идя дальше к помосту.
Робби Билз все еще стоит между своим столом городского
менеджера и помостом, все еще течет пот по его лицу, воротник рубашки промок. И
он видит:
По проходу, в той же больничной рубашке, с распущенными
седыми волосами, идет поддельная мать. Конечно, это все тот же Линож, и он
сжимает в руке все ту же трость с волчьей головой.
– Почему я должна была умереть среди чужих, Робби? –
спрашивает поддельная мать. – Ты мне все еще не объяснил этого, Робби. Почему я
должна была умереть, призывая тебя? Я только хотела прощального поцелуя…
Линож (в этом кадре это в самом деле Линож) приближается, и
Робби выхватывает пистолет. – Не подходи! – кричит он, – Предупреждаю, не
подходи!
– Ох, положи это, – говорит Линож. Рука Робби разжимается.
Мы видим, как он борется, не давая ее разжать, но будто чья-то рука куда больше
– которой мы не видим – отгибает ему пальцы один за другим. Пистолет падает на
помост, на который уже всходит Линож.
Робби видит, как поддельная мать всходит по ступеням, и
больничная рубашка развевается вокруг тощего тела. Она наставляет на Робби
конец трости, и слезящиеся старческие глаза зловеще вспыхивают.
– Почему ты не скажешь этим людям, где ты был и что делал,
когда я умирала, Робби? Наверное, твоей жене будет особенно интересно, правда,
Робби?
– Заткни пасть! – кричит Робби. – Сандра, не верь ему! Не
слушай! Он все врет!
В недоумении и страхе Сандра Билз пытается встать с места.
Урсула удерживает ее за руку и заставляет снова сесть.
Линож на помосте тянет руку к лицу Робби, щелкая пальцами,
как пастью.
– Твои глаза, Робби…
Робби смотрит на поддельную мать.
– Я выем твои глаза прямо из головы… Старческая костлявая
рука, в которой нет трости, продолжает щелкать.
Робби пятится, ноги у него заплетаются, и он падает.
Отползает от Линожа-матери на ягодицах, отталкиваясь ногами, и заползает под
свой стол городского менеджера. Там и остается, тихо скуля и бормоча. Пистолет
его, забытый, валяется футах в пяти.
По рядам островитян проходит испуганный говор, а Линож
всходит на трибуну и берется за ее края, как уверенный в себе политик,
собираясь начать речь.
– Не волнуйтесь, ребята – он вполне оправится, это я вам
говорю. А пока что гораздо удобнее, чтобы он сидел под столом, вместо того,
чтобы по нему стучать, не так ли? Несколько спокойнее. Продолжим. Скажи правду…
– он останавливается, улыбается, -…и посрами дьявола.
Все смотрят на него молча и со страхом. Он на всех – с
улыбкой.
– Итак, мы подходим к сути вопроса. Я вам его изложу, потом
сойду вниз и подожду, пока вы примете решение.
Встает Санни Бротиган. Он испуган, но решился сказать.
– Почему вы пришли сюда? Почему именно мы?
– Есть в вас что-то очень для меня противное, – почти
неслышно говорит Майк.
Молли берет его за руку. Майк сплетает с ней пальцы,
поднимает ее руку к своему лицу и трется щекой.
– Я здесь потому, что на островах народ умеет объединяться
ради общего блага, когда это надо… и этот народ знает, как хранить секреты. Так
было на острове Роанок в 1587 году, так и на острове Литтл-Толл-Айленд в 1989.
– Говорите дело! – встает Хэтч. – Хватит ходить вокруг да
около. Скажите, чего вы хотите.
Хэтч садится. Линож стоит на помосте с опущенной головой,
будто задумался. Островитяне, затаив дыхание, ждут продолжения. На улице стонет
ветер. Наконец чужак поднимает голову и оглядывает аудиторию.
– Ваши дети здесь, с вами… но их здесь нет. То же самое и со
мной, потому что частично я с ними.
Он показывает направо, где находятся окна внешней стены. В
погожий день здесь был бы вид на сбегающий к причалам склон, на пролив и на
материк. Сейчас окна темны… до тех пор, пока Линож не поднимает трость и не
показывает на них головой волка.
Окна полны ярким голубым светом. Островитяне поражены,
испуганы, некоторые буквально закрывают глаза рукой.
– Смотрите! – требует Линож. Камера наплывает на центральное
окно. Голубое небо… внизу облака… клиновидный строй птиц (может быть, уток?)
держит свой путь над облаками. Только это не утки… не гуси… это… это…
В «детском углу» зала заседаний вскакивает на ноги Энди
Робишо, не отрывая глаз от сияющего окна. На его лице – смятение.
– Гарри… о Господи, это Гарри!
Он оборачивается на спящего сына, видит, что мальчик не
исчез, и снова поворачивается к окну. Рядом с ним возникает Энджи.
– Бастер! Джек, это Бастер там!
– Это все они там, – говорит Линож прямо в камеру.
