И мы видим ту же картину – Линож летит во главе клина за
летящей тростью. Он держит за руки Пиппу и Ральфи, как и прежде, и остальные
дети вытянулись за ними, составляя клин. Дети смеются, радуются, счастливые до
крайности. Пока…
– Но если я их брошу там… – звучит голос Линожа…
Линож в небе отпускает руки Ральфи и Пиппы, и выражение
счастья на их лицах сменяется ужасом. С криками расцепляясь, все восемь детей
кувыркаются вниз, и их поглощает густое облако.
– …они погибнут здесь, – говорит Линож в камеру.
Стоящий на помосте Линож опускает трость, и яркая голубизна
в окнах пропадает – они снова становятся черными. Островитяне потрясены до
самой глубины души. Естественно, более всех потрясены родители.
– И вы увидите, как это будет, – говорит Линож. – Они
погаснут…
Он надувает губы, чуть поворачивается влево и дует.
Несколько свечей на стене (точнее, ровно восемь) гаснут.
– …как свечи на ветру, – заканчивает Линож с улыбкой.
Урсула Годсо вскакивает на ноги. Когда-то красивое, ее лицо
искажено и состарено горем. Она качается, чуть не падает, но Мелинда
подхватывает ее и не дает свалиться. Урсула молит от всего сердца, заливаясь
слезами.
– Только не трогайте мою Салли, мистер! У меня она теперь
одна осталась! Мы дадим вам то, что вы хотите, клянусь вам, дадим, если у нас
это есть. Правда ведь? – Она поворачивается к собранию.
Кэт Уизерс… Санни… Делла Биссонет… Дженна Фримен… Джек,
Люсьен и Алекс Хабер, виновато сбившиеся в кучку… все кивают и согласно
бормочут. Да, они отдадут Линожу то, что он хочет. Они к этому готовы.
– Так что же это? – встает Хэтч в первом ряду рядом со своей
женой. – Скажите нам.
– Я долго живу на свете, – говорит Линож. – Тысячи лет. Но я
не из богов, и я не бессмертный.
Он берет свою трость за середину, поднимает ее над головой и
поворачивает горизонтально перед своим лицом. Едва заметная тень от свечей
ложится на его лицо от лба и ниже. При этом сильное и красивое лицо человека
лет под сорок меняется… стареет. Это морщинистое и обвисшее лицо человека не
старого – древнего. И глаза выглядывают из-под опухших век, а под ними висят
мешки.
Аханье и говор в зале. И снова камера выхватывает лица из
толпы, показывая их реакцию. Вот Энди Робишо, сидящий рядом со своим сыном,
держит его за руку, поглаживая.
– Итак, вы видите, какой я на самом деле. Старый. Больной.
Фактически, на краю могилы.
Линож снова поднимает трость, и тень уходит с его лица, и
возвращается его молодость. Он пережидает говор в зале.
– Если считать сроками ваших жизней-поденок, мне жить еще
долго. Я буду ходить по земле и тогда, когда все вы, кроме самых юных – может
быть, Дэви Хоупвелла или Дона Билза…
Перебивка. Сидящий рядом с родителями Дэви Хоупвелл и спящий
Дон.
– …уйдете в землю. Но по моим меркам, мне мало остается
времени. Вы спрашиваете меня, чего я хочу?
Камера показывает Майка и Молли Андерсонов. Майк уже понял,
и в лице его ужас и негодование. Когда он начинает говорить, голос его
возвышается от шепота до вопля. Молли сжимает его руку.
– Нет, – говорит Майк. – Нет, нет, нет… Линож продолжает, не
обращая внимания на Майка.
– Мне нужен кто-то, кого я воспитаю и выучу; кто-то, кому я
передам все, что знаю и умею, кто будет выполнять мою работу, когда сам я этого
делать уже не смогу.
Майк вскакивает, увлекая за собой Молли.
– Нет! Нет! Никогда!
Линож по-прежнему не обращает внимания на Майка.
– Мне нужен ребенок. Один из тех, кто спит там, в углу. Кто
– неважно; они одинаковы в моих глазах. Дайте мне то, что я хочу – дайте по собственной
воле, – и я уйду.
– Нет! – кричит Майк. – Никогда не отдадим мы тебе наших
детей! Никогда!
Он вырывается из руки Молли и бросается к лестнице на
помост, явно собираясь расправиться с Линожем. В его ярости исчезли любые
сомнения, сможет ли он возобладать над сверхъестественной силой Линожа.
– Держите его! – кричит Линож. – Если не хотите, чтобы я
бросил детей с неба! А я брошу! Клянусь, брошу!
В детском углу дети заворочались на койках и застонали,
безмятежность лиц нарушилась страхом… или чем-то, случившимся далеко-далеко или
высоко-высоко.
– Держите его! – кричит в ужасе Джек Карвер. – Остановите
его! Бога ради, остановите!
Преподобный Боб Риггинс обхватывает Майка за плечи раньше,
чем Майк успевает добежать до ступеней. Хэтч присоединяется раньше, чем Майк
мог бы стряхнуть с себя Риггинса, который хотя человек крупный, но скорее
жирный, чем сильный.
– Нет, Майк! – говорит Хэтч. – Мы должны его выслушать –
хотя бы выслушать…
– Нет! – кричит Майк, вырываясь. – Пусти меня, Хэтч! Черт
тебя возьми…
Он почти вырвался, но его перехватывают Люсьен, Санни, Алекс
и Джонни. Это ребята здоровые. Они сажают его обратно на сиденье в первом ряду.
Мы видим, что при этом они испытывают неловкость, но настроены все равно
решительно.
– Майк Андерсон, ты спокойно посидишь, пока он скажет свое
слово, – говорит Джонни. – Мы его выслушаем.
– Так надо, – добавляет Люсьен.
– Вы не понимаете, – говорит Майк. – Слушать его – это самое
худшее, что мы можем сделать!
Он оглядывается на Молли за помощью и поддержкой, и то, что
он видит, заставляет его оцепенеть. Это – смесь неуверенности и отчаяния.
– Молли? Молли? – в ужасе зовет Майк.
– Я не знаю, Майк. Я думаю, лучше его выслушать.
– Выслушать – это ведь не повредит, – говорит Мелинда.
– Он припер нас к стенке, – добавляет Санни. Они
поворачиваются к Линожу. Все глаза повернуты к нему. Все ждут главных слов. И
Линож начинает говорить. И камера медленно на него наплывает до крупного плана.
– В деле, подобном этому, я не могу взять сам… хотя могу
наказывать, в этом я вас уверяю. Отдайте мне одного ребенка из тех, что спит
вон там, дабы я воспитал его как своего – и я оставлю вас в покое. Он или она
проживет долго, и когда остальные спящие уже умрут, он или она все еще будет
жить, и многое увидит. Дайте мне то, что я хочу – и я уйду. Откажите мне – и те
сны, что вы видели прошлой ночь, станут явью. Дети упадут с неба, а вы все
пойдете в океан пара за парой, и когда кончится буря, этот остров будет таким,
как был после бури Роанок. Пустой. Покинутый. Я даю вам полчаса. Обсудите
вопрос… для чего же еще существуют городские собрания? А потом…
