Люсьен, Санни и остальные глядят на Линожа с отвисшими
челюстями.
– Останови его, Майк! – визжит Молли. – Ради Бога, останови
его!
Майк знает, что будет, если он бросится на Линожа: один
взмах трости – и он будет отскребать себя от стены. Он поднимает глаза на жену
– наверное, уже бывшую жену. Страшные, мертвые глаза.
– Поздно, Молли.
Ее реакция – сперва отчаяние, потом – безумная решимость.
Если Майк не поможет исправить ошибку, которую они допустили, она сделает это
сама. Она оглядывается… видит пистолет Робби, который лежит на помосте. Она
хватает его и бросается с помоста на пол.
– Стой! – кричит она. – Я предупреждаю!
Линож идет дальше, и с ним происходит перемена. Куртка
превращается в королевское синее с серебром облачение, украшенное солнцами,
лунами, прочими каббалистическими символами. Шапка становится остроконечной
шляпой чернокнижника или чародея. И трость становится скипетром. На ней сверху
по-прежнему волчья голова, но теперь она венчает такой жезл, что хоть Мерлину
впору.
Молли то ли не видит, то ли ей все равно. Ей нужно только
одно – остановить его. Она вступает в проход и направляет пистолет.
– Стой, или я стреляю!
Но Санни и Алекс Хабер загораживают ей путь к Линожу. Люсьен
и Джонни Гарриман ее хватают… и Хэтч мягко забирает из ее руки пистолет. Майк
все это время сидит, опустив голову, не в силах смотреть.
– Простите, миссис Андерсон… – говорит Санни. – Но мы
договорились.
– Мы не понимали, о чем договариваемся! – кричит Молли. – Мы
не знали, что делали! Майк был прав, мы не… не… Джек, останови его! Не дай ему
взять Ральфи! Не давай ему взять моего сына!
– Я не могу этого сделать, Молли, – отвечает Джек. И с тенью
упрека добавляет:
– А ведь ты так не кричала бы, если бы это я вытащил черный
шарик.
Она глядит на него, не веря своим ушам. Он секунду
выдерживает ее взгляд, потом колеблется… но тут Анджела обнимает его за плечи и
вперяется в Молли с открытой враждебностью.
– Ты что, совсем не умеешь проигрывать?
– Это… – Молли задохнулась. -…это тебе не бейсбол!
К детскому углу подходит Линож, чародей с головы до пят, в
ярком голубом сиянии. Еще раз виден его огромный возраст. Родители и их друзья
отшатываются от него со страхом. Он их не замечает абсолютно. Нагнувшись, он
берет на руки Ральфи Андерсона и восхищенно на него смотрит.
Молли чуть не удалось в отчаянной борьбе вырваться из рук
держащих ее сильных мужчин. С истерическим вызовом она кричит Линожу через весь
пролет:
– Вы нас обманули!
– Возможно, вы сами обманули себя, – отвечает он.
– Он никогда не будет вашим! Никогда! Линож поднимает
спящего мальчика, как подношение. Голубое сияние вокруг него становится ярче… и
начинает захватывать Ральфи. Старость Линожа не добра, а жестока, такая,
которая пугает. И его торжествующая улыбка – это ужас, который долго будет еще
в наших снах.
– Будет. Он полюбит меня. – Линож делает паузу. – И он будет
называть меня отцом.
Это – страшная правда, против которой Молли уже не выстоять.
Она падает на удерживающие ее руки, не в силах держаться на ногах. Линож еще
секунду выдерживает ее взгляд, потом отворачивается – развевается край его
облачения. Он шагает к двери. И все глаза поворачиваются ему вслед.
А мы видим Майка. Он встает. Лицо его все такое же мертвое.
Хэтч касается его рукой.
– Майк, я…
– Не трогай меня, – отталкивает его руку Майк. – Никто из
вас меня больше не трогайте. – Взгляд на Молли. – Никто.
Он идет по боковому проходу, и никто его не останавливает.
Он выходит из зала как раз вовремя, чтобы успеть заметить,
как край облачения Линожа исчезает за входной дверью в ночи. Сперва
остановившись, он идет туда же.
Майк выходит, останавливается и смотрит, и дыхание его
серебрится в свете луны.
Перед зданием стоят Линож и Ральфи, и Линож все еще сияет
ярко-голубым светом. Камера смотрит ему вслед, а он несет Ральфи к улице…
берегу… проливу… материку… и не считанным лигам бескрайней земли. Мы видим его
следы – сперва глубокие… потом легкие… потом еле заметные…
Миновав купол с мемориальным колоколом, Линож начинает
подниматься в воздух. Всего на дюйм-другой, но расстояние от него до земли
медленно растет. Будто он идет по лестнице, которую мы не видим.
А Майк у входа в мэрию кричит вслед своему сыну, вложив все
свое горе в единое слово:
– Ральфи!
Линож и Ральфи. Ночь. Ральфи открывает глаза и оглядывается.
– Где я? Где мой папа?
Далекий, еле слышный голос Майка:
– Ральфи…
– Это неважно, мальчик с седлом феи, – говорит Линож. –
Посмотри вниз!
Ральфи смотрит. Они летят над проливом. Тени их летят по
волнам, окруженные лунной дорожкой. Ральфи улыбается от радости.
– Ух ты! Класс! – И после паузы:
– А это настоящее?
– Как яблочный пирог, – отвечает Линож.
Ральфи оглядывается на:
Литтл-Толл-Айленд. Это почти негатив того изображения, что
мы показывали вначале – ночь вместо дня, уход вместо приближения. В лунном
свете Литтл-Толл-Айленд выглядит почти иллюзией. Чем он скоро для Ральфи и
станет.
– А куда мы летим? – спрашивает Ральфи. Линож подбрасывает
скипетр в воздух, и он занимает то положение, которое было, когда Линож летал с
детьми. Его тень, теперь от луны, а не от солнца, лежит поперек лица Линожа.
Линож наклоняет голову и целует седло феи на носу у Ральфи.
– Куда хотим. Всюду. Во все те места, которые тебе только
снились.
– А мама с папой? Когда они прилетят?
– А, об этом потом, – улыбается Линож. Что ж, ему виднее, он
взрослый… и потом, это так интересно!
– О'кей, – говорит Ральфи. Линож поворачивает – закладывает
вираж, почти как самолет, – и они улетают от нас прочь.
Майк стоит на ступенях мэрии. Он плачет. Джоанна Стенхоуп
выходит из мэрии и кладет ему руку на плечо. С бесконечной добротой она
произносит:
– Войди в дом, Майк.
