Он идет к дверце водителя, но не успевает ее распахнуть, как
Хэтч касается его руки. Майк оборачивается с горящими глазами, как будто
собирается двинуть ему в глаз, но Хэтч стоит, не шевельнувшись. Может быть, он
считает, что этого заслужил.
– Ты нужен Молли. Ты видел, что с ней творится? Ты хотя бы
смотрел?
– Посмотри ты за меня. О'кей? Хэтч опускает глаза.
– С Мелиндой тоже плохо. Она столько принимает
транквилизаторов… боюсь, как бы она к ним не привыкла.
– Плохо, – отвечает Майк. – Но… по крайней мере у вас есть
дочь. Может, вы не так хорошо спите, но можете зайти в ее комнату и посмотреть,
как спит она. Верно?
– Ты все такой же уверенный в своей правоте. Смотришь на все
только со своей точки зрения.
Майк садится за руль и смотрит на Хэтча ничего не выражающим
взглядом.
– Я никакой. Я пустой. Выскобленный, как ноябрьская тыква.
– Если бы ты хоть попытался понять…
– Я понимаю, что паром уходит в 11.10, и если я сейчас не
поеду, то опоздаю. Счастливо оставаться, Хэтч. Надеюсь, ты снова обретешь сон.
Он хлопает дверцей, заводит мотор и выезжает на Мэйн-стрит.
Хэтч беспомощно смотрит ему вслед.
Утро на газоне у мэрии.
Камера смотрит вниз по Мэйн-стрит и ловит в кадр машину
Майка, идущую к причалам, где стоит паром на материк, рокоча мотором. Мы
смотрим ему вслед и отворачиваемся влево к мемориальному колоколу. Под
мемориальной доской в память погибших на войне теперь еще одна. На ней надпись:
ЖЕРТВЫ БУРИ СТОЛЕТИЯ 1989 ГОДА.
Ниже идут имена:
МАРТА КЛАРЕНДОН,
ПИТЕР ГОДСО,
УИЛЬЯМ СОАМС,
ЛЛОЙД УИШМЕН,
КОРА СТЕНХОУП,
ДЖЕЙН КИНГСБЕРИ,
УИЛЬЯМ ТИММОНС,
ДЖОРДЖ КИРБИ…
И в самом низу:
РАЛЬФ АНДЕРСОН.
Молли в кабинете адвоката замолчала и только смотрит в окно.
В глазах ее снова выступают слезы и катятся по щекам, но плачет она молча.
– Молли? – окликает ее адвокат.
– Он заблудился в белой мгле. Может быть, он был с Биллом
Тиммонсом – который с насосной станции. Мне хочется так думать: тогда с ним
кто-то был до конца. Наверное, они совсем потеряли направление и зашли в воду.
Их двоих никогда не нашли.
– В этой истории, – говорит адвокат, – есть многое, чего ты
мне не сказала, правда? Молли молчит.
– Пока ты не расскажешь кому-нибудь, это будет болеть, как
нарыв.
– Это будет болеть, что бы я ни делала, – отвечает Молли. –
Есть раны, которые не заживают. Я не понимала этого раньше… но понимаю теперь.
– Почему твой муж так тебя ненавидит, Молли? – спрашивает
Лиза. – Что случилось с Ральфи на самом деле?
Камера наплывает на Молли. Молли все так же смотрит в окно.
На улице солнечно, трава зелена, цветут цветы… но идет снег. Он валит густо,
укрывая траву и дорожки, нависая на листьях и ветках.
Камера наплывает на Молли, наплывает до самого крупного
плана, а Молли смотрит на падающий снег.
– Он ушел и заблудился. Так бывает, ты знаешь. Люди
теряются. Так случилось и с Ральфи. Он потерялся в белой мгле. Потерялся в
буре.
Кадр расплывается и фокусируется снова. На пароме.
Паром пыхтит через пролив. На кормовой палубе стоят
автомобили, и среди них машина Майка. Сам Майк стоит один у релинга, подняв
лицо, и океанский бриз сдувает его волосы на затылок. Он почти умиротворен.
Голос Майка за кадром.
– Это было девять лет назад. Я заправил машину и уехал
паромом в 11.10. И никогда не возвращался.
И снова офис адвоката.
Разговор Молли с юристом окончен. Часы на стене показывают
11.55. Молли стоит у стола адвоката, выписывая чек. Адвокат смотрит на нее с
тревогой, зная, что она еще раз потерпела поражение, а остров победил. Тайна –
какова бы она ни была – осталась тайной.
И никто из них двоих не видит проплывающий на пароме
автомобиль Майка.
– Я не думал, куда я еду, – говорит голос Майка. – Сперва я
просто ехал куда глаза глядят.
Майк едет в машине, сквозь ветровое стекло виден закат. Майк
надел темные очки, и в каждом из стекол отражается заходящее солнце.
– И единственное, о чем я думал – каждый вечер надевать
солнечные очки, – говорит голос Майка. – И с каждой милей на спидометре
становился на милю дальше Литтл-Толл-Айленд.
Среднеамериканская пустыня в полдень. Тянется двухполосная
дорога по краю кадра. Появляется быстро идущий белый автомобиль, и камера
следует за ним.
– Развод прошел без претензий, – слышится голос Майка. –
Молли получила банковские счета, страховки, магазин, дом и клочок земли,
который был у нас в Вэнсборо. Мне достались «тойота» и душевный мир… То, что от
него осталось.
Мост Золотых Ворот. Сумерки.
– Я доехал досюда, – продолжает голос. – Снова к воде.
Ирония судьбы, что ли? Но на Тихом океане по-другому. Нет в нем того жесткого
блеска, когда дни начинают клониться к зиме. – Пауза. – И тех в??споминаний тоже
нет.
Небоскреб на Монтгомери-стрит в Сан-Франциско.
Выходит Майк – постаревший Майк, с сединой на висках и
морщинами – но этот человек выглядит так, будто заключил мир с миром. Или сам
нашел себе мир. Он одет в костюм (не официальный, без галстука), в руке у него
кейс. Майк и его спутник идут к стоящему у тротуара седану. Садятся в машину, и
она выезжает в поток, обогнув вагон фуникулера. Голос Майка рассказывает:
– Я снова пошел учиться. Получил диплом по
правоохранительным дисциплинам и диплом по бухгалтерскому учету. Подумал было
еще получить диплом юриста… но передумал. Начал с лавочки на острове у
побережья штата Мэн и кончил маршалом федерального суда. Ничего себе?
Мы видим лицо Майка через окно машины. За рулем его
напарник, Майк сидит рядом, и глаза его не здесь. Он едет по долгой дороге
памяти. Мы слышим его голос:
– Иногда остров кажется мне очень далеким, и Андре Линож –
всего лишь давним дурным сном. Иногда… когда я ночью просыпаюсь и стараюсь
удержаться от крика… он совсем рядом. И, как я говорил в начале, я держу связь.
