Похоронная процессия идет по кладбищу к свежевырытой могиле,
неся на плечах гроб (мы это видим со среднего расстояния). Мимо шуршат цветным
водопадом осенние листья.
– Мелинда Хэтчер умерла в октябре девяностого, – говорит
голос Майка. – В местной газете сказали, что от сердечного приступа, – Урсула
Годсо прислала мне вырезку. Я не знаю, было ли за этим еще что-нибудь. Тридцать
пять – слишком молодой возраст, чтобы отказал мотор, но – бывает. А то как же.
Методистская церковь Литтл-Толл-Айленда. Приветственные руки
с цветами вдоль ведущей к двери дорожки. Доносятся звуки органа, играющего
свадебный марш. Распахиваются двери, и Молли выходит из них, сияющая, веселая,
в свадебном платье. Морщины остались на ее лице, но седых волос не видно. Рядом
с ней, в визитке, обнимая ее за талию – Хэтч. И он так же счастлив, как и она.
За ними, держа в одной руке букет, а в другой – шлейф Молли, идет Пиппа –
подросшая и с красивыми длинными волосами. Давно прошли те дни, когда она могла
застрять головой между столбиками перил. Народ идет за ними, бросая рис. Среди
толпы, улыбаясь, как гордый папаша, – преподобный Боб Риггинс.
– Молли и Хэтч поженились в мае девяносто третьего, –
говорит голос Майка. – Урсула послала мне и эту вырезку. Как я слышал, они
отлично ладят друг с другом… и с Пиппой. И я рад. Желаю им всем троим
всяческого счастья. От всей души.
Запущенная комната. Ночь.
– Не всем на Литтл-Толл-Айленде так повезло, – слышен голос
Майка.
Мы вместе с камерой оглядываем комнату, смятую, неубранную
постель, которой будто тоже снились дурные сны. Дверь в ванную приоткрыта, и мы
проходим туда.
– Джек и Энджи Карвер развелись месяца через два после
свадьбы Хэтча и Молли. Джек требовал, чтобы Бастера отдали ему – как я понимаю,
отчаянно, – но проиграл по суду. Он уехал с острова в Льюстон, снимал комнату,
и покончил с собой ночью в конце лета девяносто четвертого.
В ванной открыто окно. Сквозь него издали доносятся звуки
самодеятельного оркестра, пробивающегося через мелодию «Висюльки». Джек Карвер
лежит в сухой ванне с натянутым на голову пластиковым мешком. Камера
безжалостно подъезжает все ближе… и мы видим крепдешиновую повязку на глазу
Джека.
– Он оставил то немногое, что имел, человеку по имени Хармон
Бродски, которому выбили глаз в драке в баре в конце восьмидесятых.
Вид на Литтл-Толл-Айленд с пролива – утро. Все тихо – только
медленно звонит сигнальный колокол – и немного призрачно, затуманено тенью
серого. Городской причал отстроен, и рыбный склад тоже… только он другого
цвета, и вместо «ПИТЕР ГОДСО. РЫБА И ОМАРЫ» висит вывеска «БИЛЗ. ИЗЫСКАННАЯ
РЫБА».
Камера отъезжает назад, и становится слышен плеск воды у
лодки. Вот и она – небольшая весельная лодка, качающаяся на зыби. Тем временем
Майк рассказывает:
– Робби Билз отстроил на городском причале рыбный склад и
нанял на работу Кирка Фримена. Кирк рассказывал, что однажды ранним весенним
утром девяносто шестого года жена Робби Сандра пришла туда, одетая в желтый
дождевик и красные сапоги, и сказала, что хочет чуть покататься на веслах. Кирк
заставил ее надеть спас-жилет… Он говорил, чем ее вид ему не понравился.
Камера подходит к лодке и поднимается над ней, показывая ее
нос. На нем аккуратно сложен рыбацкий дождевик. И стоит пара красных резиновых
сапог, на которые аккуратно воротником надет спасательный нагрудник.
– Он сказал, что она будто спала с открытыми глазами… но что
он мог сделать? Было тихо, ни ветра, ни особой зыби… а она была жена его босса.
Лодку нашли, но Сэнди пропала. Одна была странная вещь…
Камера скользит вдоль лодки, и на задней банке то ли красной
краской, то ли помадой написано единственное слово: «КРОАТОН».
– …но никто не знал, к чему это. Может быть, кто-то на
острове мог бы пояснить…
В мэрии Урсула и двое из полиции штата ведут разговор, и
хотя мы его не слышим, нам и так все ясно. Они спрашивают, она вежливо качает
головой.
Извините… понятия не имею… не могу себе представить… впервые
слышу… и так далее.
– …но островитяне умеют хранить секреты. Мы хранили их
тогда, в восемьдесят девятом, и те, кто там живет, хранят до сих пор. Что до
Сандры Билз, предполагается, что она утонула, и семь лет с момента ее
исчезновения истекут в 2003 году. Без сомнения, Робби объявит ее официально
погибшей, как только перевернет календарь две тысячи третьего. Трудно, я
понимаю, но…
Вид на Литтл-Толл-Айленд с океана.
– …в этом мире продают за наличные. Уходя, плати. Иногда
платить приходится мало, но чаще – много. Раз в жизни приходится платить всем,
что у тебя есть. Я думал, что выучил этот урок девять лет назад, на
Литтл-Толл-Айленде, в Бурю Века…
Кадр медленно расплывается и фокусируется на Сан-Франциско
днем. Кадр из киноархива.
– …но ошибся. В большую бурю я только начал учиться. А
кончил – на прошлой неделе.
Оживленная улица в деловой части города – день. Народ занят
покупками. Мы надвигаемся на гастроном в двух-трех витринах от угла, и выходит
Майк. У него выходной, и он одет неофициально – легкая куртка, джинсы,
футболка. В руках у него два магазинных пакета, и он сейчас ими манипулирует,
пытаясь вытащить из кармана ключи по дороге к стоящей у тротуара машине.
Навстречу ему в кадр входят спиной к нам мужчина и
мальчик-подросток. Мужчина одет в серое пальто и фетровую шляпу. Мальчик – в
куртку оклендского университета и джинсы. Дорога Майка к машине лежит мимо них,
но поначалу он не обращает на них особого внимания. Он вынимает ключи и
пытается отодвинуть пакет в руке, чтобы посмотреть и выбрать тот, который
открывает дверцу. В этот момент мужчина и подросток проходят мимо него.
– У чайника ручка, у чайника носик… – поет Линож.
– За ручку возьми и поставь на подносик… – подхватывает
мальчик.
Лицо Майка наполняется страшным осознанием. Ключи выпадают,
пакеты провисают в его руках, он поворачивается и видит…
Замедленный кадр: мимо него идут Линож и мальчик. Они его
уже минуют, и он даже при замедленном кадре успевает кинуть только один взгляд.
Но под шляпой – Линож, теперь больше похожий на завзятого рыбака, чем на
беспощадного бизнесмена, и ему не тридцать пять, а шестьдесят пять с виду.
А мальчик рядом с ним – улыбающийся ему в лицо и красиво
подпевающий слова старой детской бессмыслицы – красивый паренек лет
четырнадцати. Волосы его – копия волос Молли. Глаза – Майка. На переносице,
хотя и слабо, но различима родинка – седло феи.
– …В чашку налей и подсунь нам под носик… у чайника ручка, у
чайника носик, – поют Линож и Ральфи далекими, как во сне, голосами.
