– Да как тебе сказать, Володя, – я задумался, – там, конечно, хорошо, особенно если деньги есть, но как-то пресно, что ли… Да, пожалуй, именно так – пресно.
– Угу, – отозвался Стилет, накладывая себе салат, – это ты хорошее слово придумал – пресно. А здесь, значит, имеется в жизни соль.
– Вот именно – имеется, – согласился я, – и соль и, если захочешь, перчик с горчицей.
– Но ведь и там, в Америке, можно рисковые дела найти.
– Найти-то можно, да вот срока там серьезные. Кому охота получить тридцать или пятьдесят лет тюрьмы? А здесь, сам знаешь, Володя, адвокату дал, прокурору дал, ментам дал – и свободен. Разве не так?
– Так, – Стилет кивнул, – я бы и сам давно отъехал за границу, но дома и стены помогают, даже если ты в крытке.
– В чем? – переспросил я, сделав вид, что не понял.
– В тюрьме, значит, – пояснил Стилет, – в камере сидишь.
– А-а-а, понятно. Ну что, еще по одной?
– Давай, Миша, – согласился Стилет, – но это будет уже по последней. У меня сегодня еще дела есть.
– Годится, – ответил я и налил по рюмахе на ход ноги. Мы выпили, и Стилет, не закусывая, достал сигарету и закурил.
– Значит так, Миша, – сказал он, внимательно разглядывая огонек сигареты. – Завтра, в семь часов вечера, жду тебя в гостинице «Балтийский двор». Это место спокойное, там, кроме своих, никого не бывает. Приедешь, тебя встретят и проведут куда надо. Будут там люди разные… Серьезные люди. Но скажу тебе сразу, что хозяин все-таки я. Так что ты, главное, меня слушай, и все будет путем.
– Понял, – сказал я, – гостиница «Балтийский двор», семь часов вечера.
– Вот и хорошо, – улыбнулся Стилет и встал.
Одновременно с ним поднялись из-за стола его гвардейцы.
Я тоже встал, мы со Стилетом пожали друг другу руки, и он ушел, сопровождаемый телохранителями.
А я снова уселся в кресло и глубоко задумался.
«Балтийский двор»…
Это ведь то самое место, где меня короновали.
Именно там Стилет организовал посвящение меня в рыцари уголовного ордена, именно оттуда я вышел коронованным вором в законе. И весь этот спектакль был затеян Стилетом исключительно ради того, чтобы добраться до моих денег. А то, что встреча с моими будущими партнерами состоится именно там, говорило о том, что все осталось по-прежнему. Криминалитет процветает, имеет свои гостиницы, радиостанции, заводы, пароходы…
Пароходы.
И мои мысли снова перескочили на кокаин.
Рита уверенно сказала, что он уже здесь, но ни словом не обмолвилась, откуда информация. Значит, хоть я теперь и Игрок, но до их уровня не дотягиваю. Не дорос, так сказать, и поэтому – знай свое место и не суй нос, куда не следует.
Блин!
Поманив пальцем проходившую мимо официантку, я расплатился и пошел к выходу из ресторана. Краем глаза я увидел, как из-за стоявшего в углу столика поднялся молодой парень, бросил на столик деньги и, зевнув, пошел вслед за мной.
Интересно, это человек Стилета или агент Игроков?
Глава 13 ГДЕ МОЙ КОКАИН?
Полковник Виктор Андреевич Емельянов сидел за большим письменным столом и недовольно хмурился. Напротив него сидел майор Леонид Зосимович Квитко, и на его лице тоже отражалось недовольство происходящими в Городе событиями.
На столе стояла бутылка «Столичной» и два стакана.
Бравые офицеры спецслужб только что приняли по сто и, не нарушая вековой традиции, выдерживали некоторую паузу, чтобы дать дешевой водке дойти до желудка и оказать свое действие на привычные ко всему организмы.
Емельянов выдвинул ящик стола и, достав пачку сигарет «Ява», закурил.
Некурящий Квитко проследил за его действиями и, ощутив первые признаки водочного кайфа, сказал:
– Ну и что вы думаете по этому поводу, Виктор Андреевич?
Емельянов глубоко затянулся, выпустил облако сизого дыма и ответил:
– А я ничего не думаю, Леонид Зосимович. Это ваше дело – думать, а мы, начальники, решаем, правильно вы думаете или нет.
– Хорошо ты устроился, Андреич… Мне бы так!
– Да ладно тебе, Зосимыч! Оно ведь как, выше сидишь – ниже падать.
Полчаса назад оба вернулись из кабинета генерала Прикладова, который сделал им очень серьезный втык, и теперь переваривали полученные пилюли, а также кумекали, что делать дальше.
– Нет, ну ты смотри, что получается, – заерзал в кресле Емельянов, – торговцы пропадают один за другим. И, главное, среди них наши люди – осведомители и еще эти…
– Вот именно – эти!
Квитко стукнул кулаком по столу.
Поступать так в кабинете начальника было грубейшим нарушением дисциплины, но сейчас они беседовали не как начальник с подчиненным, а просто как партнеры по бизнесу.
– Я в это дело двадцать три штуки вложил, и теперь получается – все пропало? – Квитко еще раз стукнул по столу.
– Не стучи, – поморщился Емельянов, – и так мозги раком. Двадцать три штуки… А моих там пятьдесят без малого было – так мне что теперь, головой по столу бить?
Полковник Емельянов и майор Квитко были сотрудниками спецотдела ФСБ по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Но, как принято в России, что охраняешь – то имеешь, и поэтому оба офицера одной рукой искореняли наркобизнес, а другой – участвовали в нем и даже имели очень неплохую прибавку к зарплате.
Такие понятия, как честь офицера или простая человеческая совесть находились далеко за пределами их представлений о жизни, поэтому гораздо больше усилий они прилагали не к тому, чтобы остановить наркоторговлю, а к тому, чтобы она процветала.
За прошедший месяц в Городе волшебным образом исчезли почти две тысячи наркодилеров. Такая мелочь, как Штуцер или Фонявый со своей шантрапой не интересовали ни Емельянова, ни Квитко. Мало того, именно эту мелюзгу они время от времени сдавали представителям закона, доказывая тем самым, что борьба идет и успехи имеются.
Но Балкон или, например, Француз вовсе не бегали с дозами по школам и дискотекам, а вели свой бизнес солидно, под маркой официальных фирм. Они находились под опекой Квитко и Емельянова, отстегивали им за крышевание, а также имели в обороте средства, предоставленные доблестными борцами за здоровый образ жизни. Это были как раз те самые двадцать три и пятьдесят тысяч долларов, о пропаже которых сокрушались сидевшие за бутылкой водки офицеры.
Наркодилеры исчезали таинственным образом.
Никто не мог их найти. Мало того, те, кто мог что-то знать, тоже пропадали. Вслед за ними пропадали те, кто мог знать о тех, кто мог знать, и так далее. Никаких следов, никаких намеков, ничего.
