Знахарь молчал, потрясенный тем, что за абстрактными цифрами встают человеческие жизнь и смерть, судьбы людей, их страдания, надежды и ужас, последний предсмертный хрип…
И все это в таких умопомрачительных масштабах…
Зазвонил телефон.
Знахарь удивленно посмотрел на аппарат, а Рита, резво вскочив с дивана, сказала:
– Это меня. Тебе сюда, насколько я понимаю, звонить некому.
Она взяла трубку и деловым тоном сказала:
– Я слушаю.
Потом она долго молчала, кивая невидимому собеседнику, и наконец произнесла:
– Все понятно. Сейчас буду.
Положив трубку, она посмотрела на Знахаря и, вздохнув, сказала:
– Вот так всегда… Только настроишься отдохнуть, обязательно какая-нибудь скотина помешает.
– Это Наринский, что ли?
– Ну, а кто же еще? – Рита в сердцах пнула ни в чем не повинный стул и, подойдя к стенному шкафу, широко распахнула его створки.
– Та-ак… Что бы такое надеть… Говорит – будь при полном параде! Сволочь!
Знахарь, не выдержав, засмеялся.
– И ты тоже сволочь! – завопила Рита. – Все вы, мужики, сволочи! Убила бы всех подряд! Ух!
– Ага! – поддакнул Знахарь. – И прямиком в лесбиянки.
– Вот только это меня и удерживает. Терпеть не могу этих ковырялок! А так бы всех вас, гадов…
Она вытащила из шкафа ярко-красное платье и, повернувшись к Знахарю, сказала:
– Это то самое, в котором я с тобой к Терминатору в гости ходила. Помнишь?
– Ага, помню, – мстительно кивнул Знахарь. – Это когда ты меня своим корешам сдала. Помнишь?
– Дурак, – с железной женской логикой ответила Рита. – Я тебя спрашиваю – надевать его или нет?
– Надевай, – Знахарь пожал плечами. – Мне-то что?
Рита метнула в него злобный взгляд и удалилась в ванную.
Знахарь посмотрел ей вслед и пробормотал:
– Женщины…
Потом он встал и подошел к холодильнику.
Открыв его, он с удовольствием заглянул внутрь и громко, чтобы его услышала Рита, переодевавшаяся в ванной, сказал:
– Разница между пивом и женщиной заключается в том, что пиво никогда не спрашивает, почему от тебя пахнет другим пивом и сколько этого другого пива ты сегодня выпил!
Из ванной раздалось: – Дурак! Дурак и сволочь!
* * *
Я сидел на шатком стульчике и, положив локоть на исцарапанный пластмассовый стол, смотрел на Неву.
За моей спиной молча взирал на морское училище бронзовый Иван Федорович Крузенштерн, а прямо передо мной безостановочно ползла в сторону Европы темная вода Невы.
Наступили сумерки, и повсюду зажглось множество фонарей.
За соседним столиком весьма приличный молодой человек охмурял девушку, и она ничего не имела против. Судя по всему, оба были беззаботными студентами, и их жизнь протекала совсем не так, как у меня. Хотя, кто знает, как повернется колесо Фортуны…
Я, например, в свое время тоже был счастливым студентом, учился на врача, мечтал о том, как буду мужественно и смело бороться за жизни людей, а вышло совсем по-другому. И теперь оглянуться, посмотреть в прошлое – просто страшно. В любой день из последних пяти лет моей жизни – страшно.
Сижу на набережной, пью пиво, богатый, никто меня не опознает, никто не закричит – ага, попался, все вроде в порядке. Но это только кажется. Впереди, в будущем – чисто. Но опять же – это только потому, что меня там еще нет.
А может быть…
Я ведь много раз думал об этом, мечтал даже, но все как-то не получалось.
Все ждал, что настанет специальный момент, когда я смогу сделать это подготовившись, не с бухты-барахты, а все хорошенько обдумав, взвесив и рассчитав…
Но ведь такого момента может и не настать.
Никогда.
Я закрыл глаза и почувствовал, что если я не сделаю этого прямо сейчас, то пружина моей жизни будет с каждым днем закручиваться все туже и туже и наконец со звоном лопнет. И я полечу в равнодушное пространство, безвольно раскинув руки, и холодные звезды будут светить в мои неподвижные зрачки…
Открыв глаза, я встал и пошел к машине.
Я чувствовал себя, как школьник, который сбежал с уроков.
Удаляясь от школы, он с каждым шагом чувствует себя все легче и невесомей и, завернув за угол, пускается бегом. Ноги не чувствуют земли, теплый весенний ветерок дует в лицо, мир начинает светиться яркими красками, а впереди неизвестность и свобода…
* * *
Дверь распахнулась, и на пороге появилась Рита.
В номере было темно и тихо.
– Ты почему это трубку не берешь? – грозно спросила она у темноты и тишины. – Спишь, что ли?
Темнота и тишина не ответили.
Нашарив выключатель, Рита зажгла свет и огляделась.
На столе лежал лист бумаги, рядом с ним валялась шариковая ручка.
Подойдя к столу, Рита взяла бумагу и прочитала:
...
«Милая Рита!
Я знаю, что ты будешь называть меня дураком и сволочью, но мне все это надоело. Я устал. Я больше не хочу. Глупо писать – прощай, поэтому я и не пишу этого. Я просто постараюсь скрыться от всех и жить тихо и спокойно. Крутые горки укатали меня, и я решил исчезнуть. Если получится – то навсегда. И еще – я вовсе не бегу от тебя, наоборот, я хотел бы, чтобы ты была со мной, но мы оба знаем, что это невозможно. Твои игры для тебя важнее всего остального, и я не хочу, чтобы ты заездила меня этими идиотскими приключениями до смерти. Я не железный и не бессмертный.
Я тебя люблю.»
Рита уронила бумагу на пол и, подойдя к дивану, бессильно опустилась на него.
Некоторое время она бессмысленно смотрела в пространство перед собой, потом закрыла лицо руками и тихо заплакала.
Слезы текли по ее щекам и ладоням, она провела рукой по губам, вытирая соленую влагу, и прошептала:
– Дурак… Дурак и сволочь…
