— Пока свободен, — сказал Кастет и пошел к молчаливой курсантской толпе.
* * *
Обратно, в город, возвращались в тишине. Курсанты мрачно поглядывали на Кастета, и Леха понимал, что если бы в случившемся была хоть доля его вины — ему не сдобровать. Но все понимали — стреляли-то в него, в Леху, а главстаршина — случайная жертва непонятных разборок.
Кастет попросил остановить сразу за Ушаковским мостом, чтобы пешком дойти до резиденции Киреева и по пути разобраться в случившемся.
Выходя, он сунул десять сотенных банкнот — в два раза больше оговоренной платы — водителю Ивану Сергеевичу. Тот, не считая, небрежно, как сдачу в булочной, сунул деньги в карман, молча открыл дверь и на прощание покачал головой, не столько в знак расставания, сколько с укором и осуждением. Да Леха и сам мучил себя, понимая, что никак уберечь Щеглова от чужой пули он не мог.
Покинув автобус, Кастет сразу набрал номер Сергачева, сказал только:
— Сейчас буду, — и, не дожидаясь ответа, выключил телефон.
Кто мог стрелять в него?
Сергачев? Глупо. У Сергачева была масса возможностей избавиться от Кастета. Не с зыбкой волны Финского залива, когда пуля досталась совсем постороннему человеку, бывшему, как теперь говорят, не при делах, а со стопроцентной гарантией, руками того же Севастьянова. Но в деревне Пепекюля Севастьянов стрелял не в него, а в Ха-лила, того самого Халила, в чьей жизни был так заинтересован Петр Петрович. Выходит, телохранитель Володя играл против Сергачева, но за кого?
И что обозначает странное поведение Петьки Чистякова? Пусть он по пьяни вскрыл сейф и взял деньги, как утверждает Сергачев — миллион долларов, но, протрезвившись-то, он должен был понять, что этим подставляет своего друга, причем так подставляет, что теперь Кастет непременно должен найти Чистякова и самолично оторвать ему яйца, руки, ноги и голову — и именно в такой очередности. Может, где-нибудь на Тау Кита подобное поведение считается в порядке вещей, а здесь, на Земле, за такие вещи убивают…
И много еще безответных вопросов клубилось в голове Леши Костюкова, пока он неспешно брел на встречу с Петром Петровичем Сергачевым.
Глава 7
СТРЕЛЬБА В «ЗАНЗИБАРЕ»
Петр Петрович дожидался Кастета в караулке — домике с тыльной стороны ворот, — площадью поболе иного дачного «особняка» на шести сотках где-нибудь в дачмассиве Пупышево. Понаблюдал в монитор, как Леха задумчиво докуривает сигарету перед воротами, и вышел ему навстречу.
— Здравствуй, Алексей! Оперируют сейчас твоего курсанта, жить будет. В клинике он, в военно-полевой хирургии. Лучшая клиника в стране, между прочим, лучше госпиталя Бурденко. А ташкентский госпиталь им теперь даже в подметки не годится.
В годы Афганской войны ташкентский госпиталь был первым военно-медицинским стационаром на Большой земле. Через него прошли сотни раненых в неправой войне солдат, побывал там и старлей Костюков, продолживший лечение в московском Бурденко.
— Что с ним?
— А то сам не знаешь? Сквозной огнестрел, правое легкое пробито, крови много потерял… Паше спасибо — быстро довез, а то бы — кранты парню. Звонил он сейчас, врачи говорят — опасности для жизни нет… Пойдем, Леша, потихоньку, на веранде нас Женя Черных дожидается.
Пошли неторопливо по аллее, засаженной голубыми елями. В солнечный майский день казалось, что уже наступило лето. А с летом вернулась беззаботная счастливая жизнь. Теперь Лехе вся его минувшая жизнь казалась одним сплошным, лишенным серьезных проблем праздником. Так взрослые люди, вспоминая свое детство, называют его счастливым, хотя дети плачут и страдают никак не меньше взрослых. Просто причина их страданий —лопнувший шарик, потерянная игрушка, сломанный карандаш — кажется повзрослевшему человеку мелким, недостойным внимания пустяком. Так же, свысока, смотрел Леха на заботы своей прошлой жизни.
Женя Черных сидел на залитой солнцем веранде и пил оранжевого цвета сок.
— Грейпфрутовый? — спросил Петр Петрович. Черных кивнул.
— Здесь всех поят грейпфрутовым соком, — пожаловался Сергачев, — прямо санаторий какой-то, центр здорового образа жизни!
При виде Кастета Женя Черных попытался встать.
— Он встает у нас, встает, и даже ходит понемногу. Мы ему лекарство выписали из Швейцарии…
— Из Голландии, — поправил Черных.
— Вот видишь, Леша, из Голландии. Массажистку приставили, два раза в день массаж делает — спины, ног, вообще нижнего тела. Как массажистка-то справляется, не обижает?
При упоминании о массажистке Черных почему-то покраснел.
— Присаживайся, Леша, соку будешь, или чего покрепче?
— Покрепче. Кофе — крепкий и без сахара.
— Я же говорю — санаторий, люди от водки отказываются!
В ожидании кофе серьезных разговоров вести не стали, и Кастет спросил:
— А где же Вероника Михайловна? — он привык видеть маму и сына Черных вместе.
— А мама с Всеволодом Ивановичем куда-то уехала, — ответил Женя и опять покраснел.
— Все мы взрослые люди, и я скажу, Лешенька, тут нешуточный роман затевается. Думаю, скоро свадьбу играть будем.
— Ну что вы, Петр Петрович, если два немолодых уже человека проводят свободное время вместе — это совсем не обозначает приближение свадьбы.
— Обозначает, мой юный друг, еще как обозначает. Уж поверьте моему опыту. Кирей — вор в законе, правильный вор, старой закваски. У него никогда ни семьи, ни жены не было, а тут встретил на старости лет родственную душу. Вы, Леша, не знаете, наверное, но авторитетные воры — очень начитанные люди. Не скажу образованные, для образования система нужна, но начитанные. Судите сами — в колонии времени много, авторитетный вор, он ведь не работает, как мужики, если играет, то не в карты, а в нарды и то — нечасто, вот и читал народ все подряд, благо культурное развитие администрацией поощрялось, вроде как шаг на пути к честной жизни. Вот и повстречал Кирей на старости лет немолодую и тоже весьма начитанную даму, свою половинку, так сказать. Так что — не миновать нам свадьбы!
Тем временем и кофе принесли, в фарфоровом кофейнике, чашечки на отдельном подносе и тарелка специальная с бутербродами. Под кофе разговор пошел уже не шутейный, о жизни и смерти пошел разговор, а говорил в основном Женя Черных, что Кастета удивило.
— Много мы с Петром Петровичем думали, рассматривали эту ситуацию со всех сторон и пришли к выводу, что участвует в нашей игре некая Третья сила, а если считать и придуманного нами господина Голову, то — Четвертая. А началось все — полгода назад, когда «черные», как называет их господин Сергачев, внезапно и из-за пустяка подняли голову. Чтобы урегулировать ситуацию, пришлось пролить много крови, с обеих сторон, заметь, хотя повод был мизерный — какие-то ларьки, непонятно кому принадлежавшие. Такие вопросы уже давно решаются за кружкой пива, а не с помощью автоматов. Сейчас, между делом, выяснилось, что один из этих спорных ларьков принадлежал Аслану Мозжоеву — человеку, которого ты, Алексей, убил у себя на квартире. Кстати, Леша, откуда взялась у тебя эта квартира?
