– А полетаем вдоль побережья, – ответил Барков, – может, увидим что-нибудь интересное.
Барков уже понял, что ему нужно – небольшое гражданское судно, на котором можно подобраться поближе к подлодке. На ученьях подобные вещи делались при участии десантных кораблей, но капитан подлодки запретил военным судам появляться в пределах видимости. Значит, нужно гражданское судно, которое не вызовет подозрений.
Пролетели несколько миль на юг, развернулись, полетели обратно.
– Что ищем-то, капитан? – спросил Голдинг.
Барков подумал – говорить, не говорить, решил – говорить, хуже не будет, а лейтенант морской авиации США может и подсказать что-нибудь толковое.
– Кораблик ищу, чтобы в море выйти…
– Хотите незаметно к лодке подойти? – сразу догадался Голдинг.
Он «подвесил» вертолет над океаном и задумался, даже штурвал отпустил, чтобы подбородок погладить. Должно быть, привычка такая была у лейтенанта Голдинга – тискать нижнюю часть лица во время размышлений.
– А что, если подвалить нагло и с шумом? – спросил он.
– Как это? – сказал Барков, но и сам уже понял мысль лейтенанта и начал вертеть ее со всех сторон, отыскивая плюсы и минусы.
– Недели две назад мы с береговой обороной и федералами участвовали в одной операции. Перехватили в море сухогруз и эскортировали его в Дейтона-Бич. На борту под мешками с дерьмом было несколько тонн героина. Как только сухогруз пришвартовался в Дейтона-Бич, команда разбежалась, федералы увезли героин, а судно осталось стоять со всем своим дерьмом, которое здесь никому не нужно, своего хватает.
– Что значит «дерьмо»? – переспросил Барков. – Я не очень хорошо знаю английский, может быть, что-то не так понимаю.
– Дерьмо, капитан, это значит – дерьмо, а по-английски ты говоришь не хуже меня. Это дерьмо колумбийских коров, спрессованное в брикеты, им там все трюмы завалены. Представляешь, капитан, судно новехонькое, на ходу, горючего – полные танки, а оно, оказывается, никому не нужно, стоит без дела уже две недели, почему бы им не воспользоваться?
– Ну-ка, ну-ка, говори дальше…
– А бутылку поставишь, капитан?
– О чем речь, ящик поставлю!..
Лейтенант повернулся к Баркову и протянул руку:
– Точно?
– Точнее не бывает, – ответил кап-три Барков. – Говори, что еще надумал.
– Я же, капитан, с самого начала обо всей этой истории думаю. Карты просмотрел, лоции… Не знаю, кто этой лодкой командует, но поставил он ее неудачно. Слева по борту под ней здоровенная банка, и если лодку аккуратненько сбоку подпереть, она как раз на эту банку и ляжет.
– Ну, лодка на ходу. С банки сойти ей – раз плюнуть.
– А ты ее с другой стороны сухогрузом и подопри, и все, – никуда она не денется! – в восторге от своей замечательной идеи лейтенант Голдинг изо всех сил стукнул по штурвалу, и вертолет опасно накренился.
Атлантический океан стал стремительно приближаться.
Голдинг выждал эффектную паузу и взялся за ручки штурвала, машина выровнялась и зависла над самой морской гладью.
– Классно, правда? – спросил лейтенант.
– Ты о чем? – поинтересовался Барков. – Летаешь классно, или идея хорошая?
– Вообще, капитан, жить классно!
– Может быть, может быть, – неуверенно ответил каптри. – Может быть… А идея у тебя действительно хорошая. Далеко до этой твоей Дейтона-Бич?
– На вертолете все близко, – ответил лейтенант Голдинг и белозубо рассмеялся.
Он, как и все негры, отличался оптимизмом.
* * *
Где-то далеко в безоблачном небе Флориды прогудел вертолет и умолк, так и не появившись в поле зрения.
– Мужики, у кого-нибудь пластид есть? – поинтересовался Сажин у братвы.
– Мужики в тайге лес пилят, – буркнул кто-то.
– Откуда у нас пластид, капитан? Не наш это профиль, – ответил за всех Паша-командир.
– Ну что ж вы так?
– Говорят тебе, не наш профиль. Сам об этом должен был думать.
– Да я подумал, но, боюсь, маловато будет.
– У меня маленько есть, – вмешался медвежатник Феодор и достал из сумки порядочную колбаску пластида. – Весь не дам, но поделиться могу…
Снова загудел вертолет, все ближе и ближе, уже показался над деревьями. Наш, опознал я по бортовому номеру, и вдруг шум движков стих, лопасти начали вращаться все медленнее, наконец, остановились и стали крутиться в другую сторону. Вертолет завис в воздухе, потом стал медленно опускаться, потом падать, и рухнул, ломая сучья и деревья, давя своим железным безжизненным телом незрелые плоды мандаринов…
Все замерли в ожидании взрыва, а я, как и все вжав голову в плечи, стал машинально просчитывать варианты. Если его сбили «Стингером», то сейчас непременно раздастся взрыв, если же он просто упал, то взрыва может и не быть, шел на посадку, высота небольшая, винты сработали как парашют, деревья – как подушка безопасности…
Взрыва не было, и мы бросились в лесок, туда где только что опустился вертолет. Он лежал на боку, сломав лопасти и множество мелких деревьев, под ногами скользко перекатывались маленькие зеленые мандаринчики, вроде тех, что в России вешают на новогоднюю елку, и пахло поэтому, как в русской квартире на Новый год. Первым к вертолету поспел один из сажинских бойцов, ловко вскарабкался на борт, с трудом открыл дверцу и громко матерно выругался.
– Живой? – крикнул я.
Он помотал головой и опять выругался. На корпус влез еще один боец, они вытащили тело пилота и аккуратно передали стоящим внизу. Сажин повернул голову пилота, присвистнул и подозвал меня. В голове, над самым ухом, чернело аккуратное пулевое отверстие.
* * *
Лейтенант Голдинг лихо посадил вертолет на дальнем пустующем пирсе, возле которого стоял всеми забытый сухогруз.
– Сейчас, – сказал Голдинг и принялся крутить ручку настройки, – свяжусь с копами, чтобы не дергались…
– Господа военнослужащие, с вещами на выход, – скомандовал Николаев.
Бойцы не спеша, по одному, выскакивали на пирс, принимали вещи – сумки с оружием и взрывчаткой, разминались после тряского вертолетного перелета.
Барков вылез последним, ожидая, чем закончатся переговоры Голдинга с полицией. В рэперскую скороговорку лейтенанта он не вслушивался, но уловил несколько раз фразу «спецоперация» и знакомые всему миру аббревиатуры – FBI и CIA.
– Порядок! – сказал Голдинг и выключил передатчик.
Барков пожал ему руку.
– Подождешь нас здесь или уйдешь на базу?
– Брат, – ответил лейтенант Голдинг и произнес длинную фразу, половину которой составляли слова «fuck» и «motherfucker», а из второй половины стало ясно, что чернокожий брат Голдинг не оставит своих бледнолицых братьев в беде и будет вместе с ними до конца.
