– Думаешь, ты боец? – с усмешкой спросил я Сажина. – Ты дерьмо, а не боец!
Сажин сразу же завелся, но завелся неправильно, по-дурному.
Глаза блестят, как у температурного больного, кулаки живут своей жизнью, сжимаясь и разжимаясь, бессмысленно, напрасно, тратя энергию боя. Я решил не ждать, когда Сажин перегорит полностью, а легонько, не убойно ударил его в челюсть. Сажин качнулся, прорычал что-то грубое, что, наверное, должно было лишить меня воли к сопротивлению, и бросился вперед. Вероятно, он получил какое-то каратистское образование, принадлежал к определенной школе ведения боя и имел пояс почетного в этой школе цвета, в этих делах я понимаю немного, но драться он не умел.
Парируя резкие и внешне красивые удары руками и ногами, я думал о том, что мне с ним делать – убить, или вырубить на какое-то время. В это время Сажин закричал особенно жутким образом и попытался нанести решающий удар в голову. Удар был бы хорош, если бы я сидел в кинотеатре и мог любоваться им на полотнище экрана. Но в жизни такие удары не проходят, во всяком случае – в схватке со мной. Я подождал, когда его ударная мощь достигнет пика, и встретил противника двойным ударом – справа кулаком в челюсть, слева – локтем в ухо. Где-то что-то хрустнуло, лицо Сажина приняло изумленное выражение, а еще через миг он рухнул на пол и замер, как и положено неживой материи…
Люк над головой приоткрылся.
– Что случилось? – спросил голос Шахова. – Капитан Сажин хотел сказать вам парочку слов и вернуться к бойцам. Время идет, а его нет и нет…
– Беда у нас, Василий Петрович. Ушел от нас капитан Сажин, безвременно ушел…
– Куда ушел? – не понял Шахов и открыл люк нараспашку.
* * *
Сухогруз «Crazy Mary» неумолимо приближался к неподвижной подводной лодке. Уже добрых десять минут кап-три Барков видел в бинокль перископ, обращенный в их сторону. Активных действий лодка пока не совершала. Этот этап операции был самым опасным, судно находилось уже достаточно близко, чтобы стать целью торпедной атаки, но еще слишком далеко, чтобы на спасательных средствах добираться до лодки. Но лодка пока молчала, и Барков отсчитывал кабельтовы, которые до нее остались…
Лейтенант Голдинг, которого они выловили в радужных волнах Атлантического океана, был жив и внешних повреждений вроде бы не имел, но в сознание не приходил и лежал сейчас под присмотром одного из бойцов в капитанской каюте сухогруза.
Профессия морпеха научила каждого из них лекарскому искусству и если не докторами, то хорошими фельдшерами были все. Однако они, как правило имели дело с колотыми да огнестрельными ранами, а что происходит в человеческом теле под покровом кожи и мышц, оставалось для них тайной. Лейтенант Голдинг ран и повреждений не имел, но лежал неподвижно, с закрытыми глазами, и если бы не тяжелое, прерывистое дыхание, вполне мог сойти за мертвого. Срочно нужно было доставить его к хорошему врачу, в хорошую больницу, но все понимали, что пока не решен вопрос с подлодкой, связываться с берегом нельзя.
Наконец-то сухогруз миновал тот опасный рубеж, после которого запуск торпед был уже невозможен – их взрыв мог погубить и лодку, и кап-три Барков вздохнул спокойно.
– Бойцы, готовность номер один, – сказал он по корабельной связи.
– Погоди, капитан, идейка одна есть, – Николаев слегка повернул похожую на трамвайный реостат ручку рулевой машинки, и судно взяло правее. Теперь курс сухогруза был параллелен корпусу лодки. – Ты знаешь устройство этой лодки?
– Да, приходилось бывать, один раз даже в море выходил, на учебные стрельбы. Собственно, стреляла-то лодка, а мы десантировались через торпедные аппараты. Удовольствие, скажу тебе, ниже среднего…
– Где у нее пусковые установки расположены?
– Ракетные шахты? Сразу за рубкой, двенадцать люков, по шесть с каждого борта. А что?
– Штуку я тут придумал. Если получится – будет весело. Ты, капитан, теперь не отходи от пульта, когда скажу – нажмешь вон те три кнопки.
– Есть, господин полковник!
– Мы на корабле, так что здесь я капитан первого ранга.
Николаев выключил дизеля, взял еще немного правее, и корпус сухогруза аккуратно притерся к корпусу подводной лодки. Лодку повело мористее, в сторону невидимой подводной банки. По инерции судно протащило немного вперед, и оно остановилось так, что трюмная часть сухогруза была напротив ракетных шахт.
– Давай, капитан, действуй…
Барков нажал на указанные кнопки, и на палубе сухогруза начали раздвигаться огромные крышки трюмов.
– Трюмная команда, вперед! – скомандовал по громкой связи Николаев и объяснил Баркову: – Я троих ребят в трюм отправил, пусть докерами маленько поработают, на гражданке может пригодиться…
Затрещал динамик внутренней связи:
– Готово, командир, смотри и радуйся!
Грузовые стрелы повернулись, замерли над люками ракетных установок и опустили на них четыре здоровенных тюка с дерьмом колумбийских коров.
После этого дело пошло веселее, бойцы освоили денежную профессию докера, Николаев подключил к работе еще два крана, и содержимое первого трюма громоздилось на корпусе подводной лодки, изрядно ее притопив.
– Вроде, легла на грунт, – сказал Барков, внимательно следивший за поведением лодки.
– Ну и ладушки, – сказал Николаев. – Теперь командуй, кап-три, как вас учили лодки захватывать.
– А вот так, – ответил Барков и взялся за микрофон.
– Стой, стой, стой! – Николаев поднял руку и прислушался.
В воздухе, все ближе и ближе, гудел вертолет.
– Это не военный, – сказал полковник. – Легкий, одномоторный… Сейчас посмотрим, кто к нам пожаловал. – Он взял у Баркова микрофон. – Правый борт – боевая тревога, трюмная команда – на выход!
* * *
– Так, говорите, с лестницы упал? – переспросил Шахов, закончив осматривать труп капитана запаса Сажина.
– Да, – ответил я, – с лестницы, вон с той ступеньки.
Шахов посмотрел на ступеньку, на меня и на Сажина, изобразил на лице недоверие и сказал:
– Помогите мне, пожалуйста.
Я помог ему оттащить в сторону тело погибшего капитана.
– Люди гибнут у вас, как мухи, – сообщил мне Шахов и принялся расстегивать капитанскую униформу.
– Климат, должно быть, плохой, опять-таки болото рядом, влажность, миазмы всякие…
– У вас человек погиб, а вы… – укорил меня Шахов, разобравшись, наконец, с пуговицами и застежками одежды Сажина.
– Не человек и был, – хотел ответить я, но не стал говорить плохо о покойном. Не потому, что нечего было сказать, а просто не принято…
Шахов расстегнул одежду на Сажине и внимательно изучил тело покойного, татуировки с вороном нигде не было, только на левом предплечье была наколота группа крови и еще какой-то шестизначный номер, который Шахов тщательно переписал в блокнот.
