Похоже, они искали какого-то конкретного человека и очень торопились, потому что офицер время от времени посматривал на часы. Бригадир выпустил военных из тамбура последнего вагона, офицер на прощание махнул рукой, грузовик освободил путь, и поезд, медленно набирая скорость, покатил в сторону Читы.
* * *
Гунь Юй сидел за столом и рассматривал оставшиеся от «Мандарина» документы.
К его удивлению, бумаги были написаны по-китайски.
Господин Гунь, как его теперь именовали остальные китайцы, родился в Гонконге, учился в Гарварде, в совершенстве владел английским и русским, также говорил на нескольких диалектах китайского, но китайскую письменность – иероглифы знал плохо.
Он планировал свою жизнь так, что потребности в понимании иероглифов не должно было возникать.
И вот теперь он сидел перед исписанными листами бумаги и ничего не понимал.
Кто знает, может быть, скрытая в иероглифах информация была жизненно важной и ему немедленно следовало принять какое-то решение, а может быть, это любовная переписка Лю Вэя с какой-нибудь пекинской лицеисткой.
Нужно было срочно искать доверенного человека, который смог бы не только перевести эти каракули, но и сохранить все в тайне. И перевод, и позорную неграмотность нового главы китайской мафии в Москве.
Но больше всего Гунь Юя интересовал приближавшийся к Чите поезд.
До звонка из Читы оставалось два с половиной часа.
* * *
Офицер, досматривавший поезд с китайскими нелегалами, не случайно смотрел на часы – саперы просили на установку трех мин, в начале, середине и хвосте поезда, пятнадцать минут. Он пробыл в вагонах двадцать две, и этого ребятам хватило с лихвой.
На некотором удалении от неспешно катящегося состава параллельным курсом летел вертолет. Когда поезд пройдет Агинское и Могойтуй, летчики дадут знать, и останется только нажать кнопку на пульте, лежавшем на коленях офицера, который уже снял военную форму и выглядел теперь как богатый скучающий бездельник, выбравшийся поохотиться в алтайских лесах на роскошном, навороченном джипе.
Грузовик с «солдатами» ушел сразу после отхода поезда.
Призывно запищала лежавшая в бардачке рация, водитель послушал и сказал:
– Летчики!
Он передал рацию «офицеру», и тот, выслушав доклад, ответил:
– Добро! – затем, усмехнувшись, повернулся к шоферу и сказал:
– Поехали, услышим. По тайге звук далеко расходится.
И, помедлив несколько секунд, решительно нажал на кнопку.
В пяти километрах к северо-востоку над лесом беззвучно поднялся столб огня, потом появилось густое облако дыма, над которым в воздухе вертелись обломки, и через полминуты прилетел звук взрыва, а с ним и воздушная волна, качнувшая верхушки деревьев.
– Пожара бы не было, – сказал «офицер».
– Дожди прошли, не будет, – ответил водитель.
– Ну и ладушки, тогда по домам!
И джип, натужно взвыв, полез на сопку, за которой их дожидались вернувшиеся с задания вертолетчики.
* * *
Гунь Юй в бессилии смотрел на лежащие перед ним бумаги. Черт побери, хоть бы одно слово по-русски или по-английски!
Открылась дверь, и в кабинет вошел один из его людей.
Гунь Юй поднял глаза от лежавших перед ним бумаг и строго посмотрел на вошедшего.
– Вам письмо, – сказал молодой китаец и поклонился.
Конверт был странным, без марки и почтовых штемпелей, на лицевой стороне четким красивым почерком было написано по-английски:
«Мистеру Гунь Юй в собственные руки».
Сначала Гунь Юй обрадовался – наконец что-то написанное понятным человеческим языком, потом нахмурился и с подозрением взглянул на своего подчиненного – кто мог заранее знать, что несколько часов назад власть в китайской мафии перейдет в его руки?
– Там ничего нет? – на всякий случай спросил он.
– Только лист бумаги.
Гунь Юй открыл конверт.
Глава третья
Подарок для якудзы
Весь понедельник Сергачев и Паша пропадали где-то в городе.
Утром Паша заскочил на минутку, спросил, что я буду делать днем, я сказал, что не знаю, он ответил – хорошо – и убежал, впервые не выпив со мной утренний кофе и не выкурив сигарету.
Я послонялся по номеру, решил выйти, оделся, потом решил никуда не ходить и включил телевизор, но сразу выключил – новостные программы бесконечно повторяли кадры взорванной мечети, видеть этого не хотелось, и я все-таки пошел на улицу.
Главные достопримечательности Гамбурга Паша мне показал в первые дни нашего здесь пребывания, потом он купил нам по сотовому телефону, а мне еще и туристский разговорник и отправил меня в свободное плавание. Большей частью я просто бродил по улицам, стараясь далеко не отходить от отеля и запоминать обратную дорогу, хотя особой нужды в этом не было – в кармане у меня лежала визитка «Саксонского двора». В случае необходимости можно было вообще ничего не говорить, а только показать визитку ближайшему бундесполицейскому, а уж он обеспечит доставку твоего туловища по месту проживания.
Точно так же бродил я и сегодня, бесцельно, чтобы только убить время.
Попытки сложить в голове мозаику произошедших событий ничего не дали. Насколько я понял, даже Петр Петрович пока не очень понимал, что происходит, и кто за всем этим стоит.
Наверное, этот деятель должен быть не то что очень большим и сильным, но очень умным.
А кроме того, я нутром чуял, что этот человек – русский.
И поэтому мои мысли снова и снова возвращались к сидящему в кресле с колесами умному злодею Жене Черных.
Несколько раз звонил на трубку Паша, интересовался, где я нахожусь и что делаю, я честно отвечал, что болтаюсь по каким-то гамбургским улицам. Попытка прочитать ему название улицы окончилась неудачно – табличка была исписана готической вязью, и я не смог отличить одной буквы от другой.
Большей частью я думал о Светлане и с ужасом понял, что я ее не помню.
Не помню, какого цвета у нее глаза и волосы, не помню тех маленьких интимных подробностей, которые как раз и говорят о близком, неслучайном знакомстве мужчины и женщины…
Но я помнил ощущение радостного тепла, которое возникало в ее присутствии, тепла счастливого, пульсировавшего, растекавшегося по всему телу, изнутри проникавшего в кожу, вызывая мурашки умиления, а потом снова уходившего внутрь, куда-то в область желудка, где оно вспыхивало горячим шаром, бьющимся в унисон с сердцем.
И, кажется, самым главным событием моей недавней жизни были не перестрелки, взрывы, бегство и погоня, а тот вечер в ее квартире на Бассейной, запах свежайшей горячей булки и тапки-зайцы, покачивавшие ушами при каждом ее шаге…
