- Ты чего, уснул, что ли, смерд? - Романов пнул Петьку ногой.
- «Объект» я поместил пока у Тимофея, на Фонтанке, но долго там держать его нельзя. Место официальное, народ постоянно ходит, мало ли что… И еще, - Чистяков замялся, - ему бинты снимать пора, он же в зеркало посмотрится и все поймет…
- Объяснить ему задачу, денег посулить! Ты, как маленький, право, - Романов пожал плечами. - Ты же понимаешь, он не жилец, его цель - несколько слов сказать перед камерами…
- Ну, не только, - вмешался Чистяков.
- Да, не только, но главное - это. Главное - выступить на телевидении и передать власть своему преемнику. Все - потом он уже не нужен!
- Нужен, Николай Всеволодович, еще как нужен, - опять вмешался Чистяков. - Может быть, после этого его главная роль и начинается.
- Какая главная роль, что ты там лепечешь? - Романов-Черных поднялся с Малого Трона. - Умный стал больно, за меня решаешь!
- Мы хотим, чтобы наша власть была легитимной, не так ли? - Чистяков вздохнул и начал объяснять то, что в свое время сам же Черных объяснял ему. - Россия стала открытым обществом, во всяком случае делает вид, что это так, поэтому после отречения Президента крайне необходимо организовать его встречи с зарубежной прессой, официальные, представительные, по первому же требованию иностранцев. Хотите пресс-конференцию - пожалуйста, хотите интервью CNN - нет проблем, только скажите, когда и где! Вот тогда весь мир и поверит в наш спектакль - мы не скрываем бывшего Президента, он доступен, встречается с журналистами, отвечает на все вопросы. Вы же сами это говорили, Николай Всеволодович! - на всякий случай напомнил Чистяков. - Я ваши слова повторяю.
- Да, правильно, говорил, - Романов-Черных опустился в кресло, задумался. - Я не помню, когда я это говорил, но говорил же, правда?
- Конечно, - согласился Чистяков и снова сказал, делая упор на этих словах, - я только повторяю вашу мысль, и все!
- Да, да, - Черных вдруг как-то обмяк в своем кресле, стал похожим на себя прежнего, в инвалидной каталке, когда не было ни власти, ни денег, только комната в коммунальной квартире на Васильевском острове…
Чистяков огляделся, поискал какой-нибудь стул, табурет, скамейку, ничего, только шезлонг, где обычно отдыхает Черных…
- Ты сядь, сядь на что-нибудь, - перехватил его взгляд Черных. - В часовне… Там есть. Я тебе сказать кое-что хочу…
Чистяков притащил из часовни тяжеленный дубовый стул с высокой спинкой и неудобным сиденьем.
«Чудная религия у католиков, - подумал он, - пришел человек в часовню, сел на стул и сразу страдать начинает, долго на таком сиденье не усидишь, скорее покаяться и на волю. А на воле в Германии что? Пиво, сосиски с квашеной капустой и фройляйн. - Вспомнив немецких фройляйн, Чистяков поморщился: - Да, после этих Гретхен - только в часовню, каяться!»
- Я тебе что хочу сказать, - Черных говорил глухо, закрыв лицо руками. - Плохо мне, Петя, наркоман я…
Страшное слово Черных сказал совсем тихо, и если бы Петька не знал этого, то не понял и не поверил бы ему. Но верный оруженосец Петр Чистяков давно уже все знал - и про тайный ящичек в бюро исповедальни, и про мучения, хуже похмелочных, что теперь трижды в день терзали его шефа, и про то, что Жорка Вашингтон периодически мотался в Гамбург за новой порцией белого наркотического порошка.
И то знал Петр Васильевич Чистяков, бывший автослесарь и будущий граф и генерал-губернатор Санкт-Петербурга, что этой порции белого порошка теперь хватало совсем ненадолго, и большой умница и потенциальный Нобелевский лауреат Женя Черных стал другим - забывчивым и непредсказуемым, вспыльчивым и взбалмошным, теряющим главное свое состояние, которое выражается не в рублях и долларах и даже не в коэффициенте IQ, он терял свой мозг и эту потерю ничем возместить было невозможно.
* * *
Вместе с Сергачевым мы вышли из кафе, постояли еще, уже попрощавшись, и Сергачев сказал неожиданно, вне связи с тем светским разговором, что мы вели у входа в кафе:
- Не хочу я твоим делом заниматься, Леша. Уж прости старика за откровенность. Если бы ты сам ко мне с этим пришел - отказал бы, а Кирею - не могу. Так что - не беспокойся, провернем это дело, провернем, но это - все! Последняя акция, на покой пора Петру Петровичу! Ты, это, не кури пока, подожди, пока я не уйду.
Я послушно убрал сигареты в карман.
- Ты закуришь, и мне захочется, а - нельзя! Я конфеточку лучше пососу. - Он действительно кинул в рот конфету. - Ты, Леша, берегись этого Черных, сильно берегись, больной он. - Сергачев заметил мой жест, уточнил: - На голову больной, шизофреник… Это не я придумал, со специалистами говорил, хорошими специалистами… Раздвоение личности у него и давно, с детства. Представь, живет он, инвалид, не человек даже - полчеловека, к нему все так относятся, и он сам к себе так же, но вернулся домой, сел за книги - и опять не человек Женя Черных, а гений, супермен, все остальные ему в подметки не годятся! Не всякая психика подобное выдержит… А он мне признался, когда у Кирея жил, что кокаином потихоньку балуется, вскользь так сказал, между прочим, ожидал, что я отвечу. А я - старый человек, знаю, что говорить в таком случае. - «Ерунда, - сказал я ему, - пустяки, кокаин - не наркотик, баловство одно». И правильно я сказал, потому что именно это он и ожидал услышать, а внутри себя я крест на Жене Черных поставил. Сломается он скоро, если не сломался уже… Так что, Леша, ты поосторожней с ним, поосмотрительней, от больного ума всего ожидать можно…
На том мы и расстались тогда с Петром Петровичем Сергачевым, он пошел в клинику к Кирею, а я так и остался стоять у входа в кафе, решая, куда мне сейчас податься.
Я стоял у входа в кафе и курил, собираясь остановить какую-нибудь тачку и ехать на «Ксению», оттуда связаться с Годуновым и уже вместе с ним разрабатывать план дальнейших действий.
У тротуара с визгом тормозов остановился навороченный джип, украшенный всеми возможными прибамбасами, какие только получилось приспособить к автомобилю изобретательным слесарям.
Из машины вылез здоровенный бугай с маленькими, бессмысленными, как у кабана, глазками.
- Ты, плесень, иди сюда! - сказал кабан, глядя в мою сторону.
- Вы мне? - удивился я.
- Тебе, тебе, жаба, скачи сюда!
Улица вокруг нас моментально опустела на целый квартал.
- Держи, вот шампунь, вот тряпка. Я пошел жрать, а ты стекла пока протри. Вернусь - денег дам, понял, гниль!
Ввязываться в конфликт сильно не хотелось. - Я спешу, простите, вы кого-нибудь другого…
- Куда пошел, тритон?
Верзила ухватил меня за плечо и рывком повернул к себе.
- Я тебе сказал, понял, те-бе! - и он сунул мне в руки банку с шампунем и тряпку.
Вернее, пытался сунуть. Потому что я вывернулся из-под его руки и стоял уже в паре шагов от того места, где он пытался вручить автокосметику. Банка-спрей упала как раз на свою распрыскивающую головку, и струя шампуня покрыла белой пеной кроссовки бугая.
