Подмигнув спящему отцу, Аркадий сунул деньги в карман и резво выскочил из квартиры. Он спешил к Чарли Мяснику.
* * *
Офис Майкла Шервуда располагался в деловом центре Кливленда на тенистой Кайахогастрит. На дымчатых стеклянных дверях офиса затейливыми золотыми буквами было написано: "Шарм Виталь".
Сам он называл себя бизнесменом, но подавляющее большинство знавших его людей считали Шервуда гангстером, и, самое обидное, такого же мнения придерживалась и полиция.
Однако те времена, когда Шервуда можно было поймать с револьвером в одной руке и с чужим бумажником в другой, давно канули в Лету, и теперь Шервуд сидел в удобном кожаном кресле за четыре тысячи долларов и, задрав ноги на стол, листал толстую пачку документов. Это был отчет о деятельности его фирм, компаний и корпораций за последний месяц. Судя по довольной улыбке Майкла Шервуда, деятельность протекала весьма успешно.
Напротив Шервуда на просторном диване расположился здоровенный, под два метра ростом, детина, наряженный в расписной ковбойский костюм, в каких теперь щеголяли только герои вестернов. Детина бренчал на банджо и невнятно напевал себе под нос какую-то неизвестную песенку. Выглядел он довольно забавно и благодушно, но не принимать его всерьез мог только самоубийца.
Этот ковбой был правой рукой мистера Шервуда. И отвечал он как раз за те самые дела, которые, хотя и не были отражены в ежемесячных бухгалтерских отчетах фирм, компаний и корпораций, но приносили львиную долю прибылей солидного бизнесмена мистера Шервуда.
Но главным было совсем не это.
Уэйн Косовски был единственным близким другом Майкла Шервуда с тех самых пор, когда Шервуда и Косовски еще никто не называл мистерами, а их фамилии не интересовали никого, кроме полиции.
Когда-то оба они были гангстерами и руководили той самой бандой, которая в начале 80-х держала в страхе весь район доков и с невиданной жестокостью расправилась с черными и с латинос, установив таким образом в Кливленде некое подобие порядка.
С тех пор утекло много воды, бизнес Шервуда приобрел благопристойное обличье, много простых, но решительных ребят сменилось в его команде, но Ковбой Косовски всегда был рядом с Шервудом…
- Заткнись, а! - сказал наконец Шервуд, покосившись в сторону Косовски, и положил на стол увесистую пачку бумаг.
Косовски отложил в сторону расстроенное банджо и радостно улыбнулся.
- Надоели бумажки, да?
- Ты надоел! Бренчишь, бренчишь черт знает что…
- Чтоб ты понимал! И вообще - не ори на меня, у меня от твоего голоса между пальцами чешется. Это отличная музыка, кантри, я песню сочиняю!
- Да? И много сочинил?
- Пока ничего, только придумал, о чем песня будет. Остался пустяк - стихами это все изложить да музыку подобрать. Представляешь, по Миссисипи плывет пароход. Старый такой, с колесом позади. А в трюме этого парохода плывет парень, такой, как мы с тобой были лет двадцать пять назад. И парень этот сидит, значит, в трюме и думает о своей жизни. Отец их бросил, когда он совсем дитем был, мать-проститутка - неизвестно где, сам он ничего не умеет, только ножом махать, и нет у него ни кола, ни двора. Но выходит он на пристани маленького городка, название надо придумать, чтобы красивое было, и встречает обалденную девушку, и влюбляется в нее, и она в него влюбляется, хотя он грязный, как негр, и нет у него ничего. И такая у них любовь, на полпесни, а потом он узнает, что это его сестра…
- А как он это узнает? - удивился Майкл Шервуд.
- Не знаю, еще не придумал. А она заболела тяжело и деньги нужны на лекарство, он выходит ночью и убивает проститутку ради десяти долларов, а это оказывается его мать. Шериф его арестовал, а шериф оказывается его отец… Классная история, правда?
- Правда, - согласился Шервуд.
Они помолчали немного, переживая трагическую историю паренька с Миссисипи. Косовски опять взял банджо и начал перебирать струны, наклонив голову и глядя туманными глазами куда-то в сторону.
- А знаешь… - сказал Шервуд, - я, пожалуй, тоже сейчас расскажу тебе одну историю.
Ковбой Косовски вытащил из кармана сигару, сорвал зубами целлофановую обертку и откусил кончик, искоса поглядывая на Шервуда.
Шервуд нажал на кнопочку, и у большого глобуса, стоявшего рядом с письменным столом, отскочило верхнее полушарие. Достав из этого весьма оригинального бара бутылку бренди и два стакана, он налил на два пальца себе и Ковбою, потом тоже вытащил из кармана сигару и сказал:
- Эту историю ты еще не слышал. Ковбой глотнул бренди и навострил уши. Он знал, что если уж Майкл Шервуд взялся рассказать историю, то ее стоило послушать.
Прикурив от большой настольной зажигалки в виде статуи Свободы, Шервуд выпустил густой клуб дыма и спросил:
- Ты ведь знаешь, что мой отец, пусть земля ему будет пухом, был русским?
Ковбой кивнул. Этот факт был известен многим.
- Но кроме этого, ты не знаешь ничего. Это тоже было правдой, и Ковбой кивнул еще раз.
Шервуд помолчал, следя за тем, как дым всасывается в вентиляционную решетку, затем глотнул бренди и начал свой рассказ.
- Мой отец родился в России четырнадцатого февраля тысяча девятисотого года.
- О! В день святого Валентина! - воскликнул Ковбой.
- Да. И не перебивай меня, иначе я не буду рассказывать.
- Все. Молчу.
И Ковбой сделал жест, будто застегивает рот на молнию.
- Молчи, - кивнул Шервуд, - и слушай. Здесь, в Америке, эту историю не знает никто. Мой отец, звали его Борис Серебряков, родился в Санкт-Петербурге, там же, где и Достоевский. Это такой писатель. У меня есть его книга - "Преступление и наказание". Дам тебе почитать, интересная книга. Да… Ну, родился он, вырос, а потом случилась революция. И мой отец стал членом одной из многих образовавшихся в то время банд.
- Все верно, - вздохнул Ковбой, - как революция, так и банды появляются.
- Правильно. Но та банда, в которой он состоял, была лучшей. Боссом там был некто Ленька Пантелеев. А у моего отца было прозвище - Жиган. Я не знаю, что это значит, дед не рассказывал. А когда через несколько лет банду этого Пантелеева накрыли, отец организовал собственную банду. Бизнес у этой банды шел удачно, и они отдавали много денег гангстерскому профсоюзу.
- Ишь ты! - восхитился Ковбой. - Соображали ребята!
- Да, соображали, - согласился Шервуд, - эта касса называлась "общак". И из нее выделялись средства для тех, кто сидел в тюрьме, для их семей, а также на развитие бизнеса. Это есть в России и сейчас, но, по рассказам некоторых людей, все стало не так, как раньше. Наши заокеанские коллеги стали богатыми и жадными, и все они в первую очередь думают только о себе.
- Так ведь и у нас то же самое, - Ковбой пожал плечами.
