Водитель пожал плечами, и "Бьюик" плавно тронулся с места.
При себе у Аркадия была только небольшая сумка и документы, подтверждавшие его статус, в соответствии с которым он мог в любой момент купить билет и покинуть Соединенные Штаты без всяких формальностей.
В сумке лежали несколько рубашек и старая видеокамера формата "VHS". В кассетном отсеке камеры находился плотно упакованный в несколько слоев полиэтилена героин. Между слоями полиэтилена было обыкновенное подсолнечное масло, и, как выяснилось чуть позже, Аркадий не ошибся в способе маскировки.
Казалось, все способствовало тому, чтобы он беспрепятственно покинул Штаты и приблизился к цели. А целью был, понятное дело, медальон, который сейчас должен был лежать в прихожей под старинным потемневшим зеркалом.
И действительно, оказавшись в просторном зале аэропорта, Аркадий неторопливо подошел к кассам и купил билет на прямой рейс Кливленд - Санкт-Петербург. Посадка уже началась, и, небрежно швырнув сумку на транспортер, потащивший ее в темное чрево сканера, он выложил документы перед негром в темно-синей униформе аэрофлота.
В этот момент с нервным американским мальчиком лет пяти, проходившим через соседнюю стойку, случилась истерика, и он оглушительно завизжал. Негр, державший в руках бумаги Аркадия, вздрогнул и оглянулся. На мониторе в это время проплывала сумка с видеокамерой.
Когда негр снова повернулся к клиенту, раздраженно морщась, сумка уже прошла зону контроля, и, стукнув по паспорту Аркадия печатью, он привычно улыбнулся и пожелал мистеру… э-э-э… Голубицкому счастливого полета.
Мистер Голубицкий кивнул и, закинув сумку на плечо, проследовал на посадку.
"Если бы я был террористом, - подумал он, - вам бы всем кирдык настал".
И стал подниматься по трапу.
* * *
- Откуда прилетел? - поинтересовался водитель "пятерки", опуская стекло и закуривая вонючую "Яву".
- Из Штатов, - рассеянно отозвался Аркадий.
- И долго там был? - Год.
- А чего вернулся?
- А надоело.
- Во, - кивнул водитель, - все так говорят. Эти американцы - они же отмороженные, правда?
- Правда.
Когда Аркадий вышел из зала прибытия, держа на плече небольшую спортивную сумку, к нему резво подскочил разбитной тип в камуфляжной форме, вертевший в руке автомобильные ключи с брелоком и спросил:
- Куда едем?
- На Петроградскую, - ответил Аркадий.
- Сколько платим?
- Двадцатник долларов. Русских денег нет.
- Двадцатник… Маловато будет, - с сомнением покрутил головой водила.
- Маловато? Прокурор добавит, - ответил Аркадий, подражая герою какого-то советского фильма.
- Ладно, поехали, - сказал водитель, видя, что попытка выжать из клиента побольше провалилась, - только деньги сразу.
- Держи, - усмехнулся Аркадий и протянул водиле мятую двадцатку.
- Слышь, - спросил водитель, объезжая аникушинское долото, торчавшее на въезде в Город, - а правда, негритянки ништяк в постели?
- Ну, я бы не сказал, - Аркадий пожал плечами, - обычные бабы. Не знаю, почему это их так превозносят. Все, что были у меня, - ничем не отличаются от русских баб. Только кожа черная.
- Да-а-а… - разочарованно протянул водила. Он, конечно же, не знал, что Аркадий беспардонным образом врет.
За все то время, которое Аркадий провел в Америке, у него не было ни одной женщины. А все его сексуальные ощущения сводились к мастурбации в ванной после очередной инъекции героина.
- Говоришь, на Малую Монетную? - спросил водила.
- Ага.
- Понятно, - водила посмотрел на часы, - я заеду на заправку?
- Давай.
"Пятерка" резко свернула направо и, бренча подвеской, помчалась по улице Орджоникидзе.
Пока извозчик заправлялся, Аркадий думал о том, как он входит в свою, именно свою, просторную квартиру в старом доме, совсем не похожую на полуказенное жилье, которое американское правительство предоставляет эмигрантам из России.
Он открывает дверь большим, еще довоенным, ключом, входит в полутемную прохладную прихожую, а там…
А там, в хрустальной вазочке, под старинным темным зеркалом, лежит медальон, который скрывает в себе, как твердая желтая папка с ботиночными тесемками, принадлежавшая Остапу Ибрагимовичу Бендер-Бей - пальмы, девушек, голубые экспрессы, синее море, белый пароход…
Поднимаясь по гулкой широкой лестнице, Аркадий представил себе, как войдет в квартиру, и Лина, испугавшись неожиданных звуков в прихожей, завопит: кто там? А он скажет: это я, твой братик!
И они обнимутся и расцелуются, а потом сядут в кухне пить чай, Аркадий расскажет о смерти мамы, а про отца промолчит, будто ничего еще не знает об этом. Они немного погрустят, потом Аркадий спросит, как у нее с Максимом, а потом спокойно заберет медальон и навсегда исчезнет из жизни своей сестры.
Потом он вернется в Кливленд, к Шервуду, и постарается вытрясти из него как можно больше денег…
Аркадий шагнул в полутемную прихожую и, привычно протянув руку назад, закрыл за собой дверь. Потом он, не глядя, задвинул старинную щеколду и усмехнулся - год прошел, а ничего не забылось.
Включив свет, Аркадий прислушался, но в квартире было тихо. Совсем тихо, так, как бывает, когда дома никого нет. "Вот и хорошо, - подумал он, - может, оно и к лучшему". Шагнув к зеркалу, он пошарил в вазочке, но медальона там не было.
"Наверное, Лина нацепила его на себя, - с раздражением подумал Аркадий, - не знает, дура, чего на самом деле стоит эта вещица. А вдруг она продала медальон? Или потеряла его?"
От этой мысли Аркадия неожиданно пробил озноб, и он вспомнил о том, что давно настало время вмазаться. Он прошел в спальню и, открыв аптечку, так и стоявшую на старом комоде, нашел в ней купленные два года назад одноразовые шприцы. Тогда он делал уколы их собаке, она была больна. Уколы не помогли, дворняжка, которой было одиннадцать лет, благополучно околела, а шприцы остались.
Сев на иглу, Аркадий специально не трогал их, особенно после того, как увидел, что мать пересчитывает шприцы, пытаясь догадаться, наркоман Аркадий или нет. А теперь они пришлись весьма кстати.
Выйдя в кухню, Аркадий положил на стол видеокамеру и осторожно распаковал героин. Измазавшись подсолнечным маслом, он, однако, сумел уберечь от этой участи драгоценный белый порошок и переложил его в другой, сухой пакет.
Потом он быстро приготовил дозу и сделал себе укол. Посмотрев на часы, он увидел, что уже половина первого. В Кливленде в это время была половина пятого утра. Майкл Шервуд наверняка дрых, видя во сне медальон своего папаши, а Чарли Мясник… Он, наверное, еще даже не начал гнить.
