После долгого раздумья Малкольм вдруг произнес странную фразу:
– Перезвони мне в девять вечера. Я назову место.
На этом разговор закончился.
Десять миллионов… – повторила Сандра. – Интересно было бы посмотреть на твои переживания ценою в такую сумму.
– Ещё насмотришься, – заверил он, и они направились под мост.
На Сауз Стрит он оставил машину и, широко размахнувшись, забросил ключи куда-то вниз.
– Она нам больше не пригодится? – с жалостью посмотрев на сияющий лаком «Бьюик», проворковала девушка.
– Эта машина уже в розыске. Банда Малкольма ищет её, сбиваясь с ног.
– А она не покажет им дорогу к нам?
– Искать под Бруклинским мостом двоих нужных людей ночью, это как если в Большом театре искать Волочкову
– Кто такая Volochkova?
– То же, что Монсеррат Кабалье, только в балете.
Она представила обладательницу этого имени и не поняла, причем тут балет. Впрочем, ей было все равно. Ей было с ним интересно.
Следуя за Мартенсоном, Сандра заметила, как тот вынул из кармана трубку и, пропустив вперед нежелательного свидетеля разговора, устроился за её спиной. До девушки доносились лишь обрывки фраз.
Русский несколько раз назвал имя – Masha, один раз сказал lyublyu и ещё что-то, чего Сандра не разобрала, но догадалась по тому чувству, с каким слова произносились. Русский Мартенсон изъяснялся кому-то в любви.
Она грустно улыбнулась. Этой Mashe, кажется, повезло в жизни…
Глава 8
THIS IS A MISTAKE, MISS…
[1]
И сейчас он снова звонил. На этот раз спокоен был и Малкольм. Он сообщил Мартенсону, что в офисе на 10-й авеню идет крупномасштабный обыск, что руководит им детектив Чески, и что договориться с ним, как выяснилось, нет никакой возможности. Придурок Кеннет и финдиректор Праччи оказались разговорчивыми малыми и чешут языком, не разбирая существа задаваемых им вопросов. Три четверти документов до прибытия детектива Праччи успел уничтожить, и это были документы, которые могли открыть полиции глаза на некоторые негативные моменты деятельности компании. Осталась недостойная внимания Чески мелочь. Что касается всех арестованных Чески сотрудников, то они уже выпущены под залог. Некоторое упрямство проявляет окружной прокурор, с которым раньше договориться было проще, чем с садовником, и это вызывает беспокойство.
– Зачем вы мне все это рассказываете? – спросил Мартынов, накидывая пиджак на дрожащие плечи Сандры.
– Чтобы ты помнил, сынок, что у меня все не так плохо. После нашего разговора я сообразил, зачем ты появился в офисе. Признаться, сначала это вызвало у меня недоумение. А потом я сообразил и снова похвалил своего советника за блестящий ум. Ай, Эндрю… Позвони ты в полицию и скажи – в компании беспорядки, тебя выслушали бы и забыли. А тут… Ну, как не приехать, когда трупы, финдиректор Праччи, как кочегар, бумаги палит… Браво, мистер Мартенсон, браво. Но я уже располагаю информацией, что детектив Чески и его напарник, племянник сенатора МакКуина – Сомерсет, зашли в тупик. Им не разобраться с бумагами, а финдиректор, как я уже говорил, говорит много, но все не о том. Я умею работать с кадрами.
– Где Сондра?
– Сондра… – вздохнул Малкольм. – Она уехала.
– В гости к царю морскому?
– Мистер Мартенсон, буду рад встретиться с вами в десять часов наступающего утра на заброшенном заводе по переработке рыбы в Бруклине.
– На севере? – уточнил Мартынов. – В районе Wallabout Bay?
– Совершенно верно. Пересечете Гудзон по Манхэттенскому мосту… Или вам удобнее по Бруклинскому?
– Я подгребу на пироге.
– Ну, что ж вы, право… Считаете, что я пытаюсь вычислить ваше месторасположение? Бросьте, пустое… Так вот, спуститесь с Манхэттенского моста в район Тринити парка, доберетесь до Эванс Литтл Стрит и доедете до севера. Вы на машине?
– На ослике.
– Перестаньте, я не собираюсь следить за вами. В десять часов, у административного здания бывшего завода. Вы увидите этот дом сразу, он синего цвета, с облупившейся штукатуркой…
– Стив, вы описываете мне это место, словно не знаете, что именно там я был найден вашим блядовитым зятьком Флеммером во время коммерческих поединков. Вы собираетесь рассадить по крышам десяток снайперов и ещё десяток псов сдерживать в ангаре напротив этого облупившегося здания? Подите к черту. Я вас жду завтра в десять на севере Эванс Литтл Стрит у рыбацкой кофейни «Голубой Марлин».
– Но там же пустырь площадью в тысячу акров! Заинтересуется полиция…
– Что, полиция заинтересуется встречей двоих джентльменов посреди этого пустыря? В десять, Малкольм. Там.
И Мартынов, отключив связь, сунул телефон в карман.
Русская женщина сидела в номере гостиницы Hilton с трубкой в руке вот уже четверть часа.
Полчаса назад она едва подавила в себе желание выброситься из окна. Она уже три раза приняла душ, в номер дважды вкатывали тележки с ужином, и дважды портье выкатывал нетронутые яства обратно. Нью-Йорк был ей ненавистен. Она смотрела на город с высоты птичьего полета и презирала его всей душой. Этот город как магнит притянул их с Андреем к себе и теперь, злорадно щерясь огнями окон, словно светом свечи в выщербленной тыкве, обещал ей пустоту и скуку… Этот город грозил забрать её Андрея, чтобы никогда уже более не вернуть.
Андрей обещал звонить каждый час, но позвонил только теперь… Он сказал, что любит, что время проводит в жуткой тоске, что осталось совсем немного, что «этот Малкольм куда-то затерялся, что улицы серы и скучны, и что он считает минуты до встречи». В принципе, неплохо сказал: подходить к распахнутому окну у неё желания больше не было. И ее наконец-то перестало колотить. Захотелось есть и даже отругать портье за эти стремительные выносы тарелок и блюд, покрытых стальными колпаками.
Она сняла с телефона трубку и услышала приветствие портье.
И тут только сообразила, что толком попросить привезти ужин обратно вряд ли сумеет. Все ее познания в английском языке не выдержали столкновения с нью-йоркским произношением. А ведь там, в России, она гордо заявила Андрею, что говорит по-английски. Или это все же пережитый стресс отбил у нее способность разбирать чужой язык?
Будь что будет, решила она, привела себя в порядок, накинула на плечо ремень сумочки и вышла из номера, имея твердое желание найти ресторан и выпить кофе.
Но едва нога её переступила через порог, как она увидела мужчину лет сорока на вид, тучного, безразличного к жизни. На нем была форма полицейского Нью-Йорка, включая легендарную фуражку-восьмиклинку. Значок блистал, кобура сверкала.
Угадав желание девушки, он покачал головой и отложил свежий номер Life в сторону.
