— Господи, не знаю, — покачал головой он, — не хочется,
чтобы люди поднимали такой… Такой шум.
Дейвенпорт, хмыкнув, подошел к витрине соседа и уткнулся в
плакат.
Тотчас высокий бледный мужчина с эспаньолкой — это и был Дэн
Далтон собственной персоной — полнейшая противоположность Тимоти Далтону
<Английский актер, ставший в последние годы особенно популярным после
исполнения роли Джеймса Бонда в очередной серии фильмов об агенте 007.
Нашему зрителю известен как мистер Рочестер в телесериале
«Джен Эйр».>, который в представлении Ральфа и должен был бы рекламировать
«Мальборо», — материализовался из темных недр магазина подержанной одежды, словно
водевильный призрак, слегка заплесневевший от долгого заточения в подземелье.
Он понял, на что именно смотрит Дейвенпорт, и презрительная улыбка искривила
его губы. Ральф подумал, что подобная ухмылка вполне может стоить ее обладателю
пары выбитых зубов или сломанного носа. Особенно в такой до одури знойный день.
Дейвенпорт, ткнув пальцем в плакат, яростно покачал головой.
Улыбка Далтона стала еще шире. Он замахал руками на
Дейвенпорта — «Кого интересует твое мнение?» — говорил этот жест; — а затем вновь
растаял в таинственных глубинах «Сэконд хэнд».
Когда Дейвенпорт повернулся к Ральфу, на его щеках пылали
ярко-красные пятна.
— Фотографию этого типа следовало бы поместить в
энциклопедии в качестве иллюстрации к слову «член», — в сердцах проговорил он.
«Скорее всего, он такого же мнения о тебе», — подумал Ральф, но благоразумно
промолчал.
Дейвенпорт стоял перед уставленным книгами стендом, засунув
руки в карманы под красным передником, и явно размышлял о плакате с
изображением (эй, эй) Сьюзей Дэй.
— Ну что ж, — осмелился нарушить молчание Ральф. — Думаю,
мне лучше… Дейвенпорт вышел из состояния задумчивости.
— Постой, не уходи, — произнес он. — Подпиши сначала наше
обращение, если хочешь вернуть мне хорошее расположение духа.
Ральф переминался с ноги на ногу:
— Обычно я не вмешиваюсь в подобные дела…
— Ну давай же, Ральф, — уговаривал его Дейвенпорт. — В этом
нет ничего плохого; мы просто хотим быть уверены, что выскочки наподобие
вожаков «Нашего дела» и политических неандертальцев типа Далтона не прикроют
действительно полезный женский центр. Я ведь не прошу тебя подписывать документ
в поддержку проведения химических испытаний на дельфинах.
— Надеюсь, — промямлил Ральф.
— Нам бы хотелось послать пять тысяч подписей Сьюзен Дэй к
первому сентября. Возможно, это ничего не изменит — Дерри не больше
придорожного поселка, а эта женщина слишком занята, — но ведь попытка не пытка?
Ральф хотел было сказать Гамильтону, что единственной
петицией, которую он подписал бы не раздумывая, стало бы обращение к божествам
сна, чтобы они вернули ему три часа отличного отдыха, украденные у него, но,
еще раз взглянув в лицо книготорговца, передумал.
«Кэролайн подписала бы это проклятое обращение, — подумал
он. — Конечно, вряд ли ее можно было назвать сторонницей абортов, но она уж
точно не была почитательницей мужей, возвращающихся домой после закрытия баров
и принимающих своих жен и детей за боксерские груши».
Все так, но не это стало бы главной причиной, побудившей
Кэролайн поставить свою подпись. Она сделала бы это, чтобы иметь хоть малейший
шанс послушать и увидеть воочию такую смутьянку, как Сьюзен Дэй. Она сделала бы
это из любознательности, бывшей, возможно, одной из доминирующих черт ее
характера — настолько сильной, что даже опухоль мозга не была в состоянии убить
ее. За два дня до смерти она вынула билет в кино, использовавшийся Ральфом в
качестве закладки, из книги, оставленной им на прикроватной тумбочке, потому
что хотела знать, что именно он смотрел. Фильм назывался «Отличные парни»… И
тут Ральф одновременно удивился и расстроился, обнаружив, сколь болезненны эти
воспоминания. Даже теперь ему было невыносимо больно.
— Конечно, — кивнул он. — Я с удовольствием поставлю свою
подпись. — Вот и отлично! — воскликнул Гамильтон, хлопнув Ральфа по плечу.
Его задумчивый взгляд сменился улыбкой, но, как подумал
Ральф, в ней не чувствовалось перемены к лучшему. Улыбка была тяжелой и не
особенно располагающей. — Пройдем в мое логово!
Ральф последовал за Хэмом в пропахшую табаком лавчонку,
вовсе не казавшуюся логовом в полдесятого утра. Уинстон Смит шествовал впереди,
остановившись лишь пару раз, чтобы окинуть их взглядом своих древних желтых
глаз. «Он глупец, да и ты ничуть не лучше», — как бы говорил этот загадочный
взгляд. В сложившихся обстоятельствах подобное мнение вовсе не казалось Ральфу
таким уж спорным. Он сунул газеты под мышку, склонился над разлинеенным листом,
лежавшим на прилавке рядом с кассовым аппаратом, и подписал обращение к Сьюзен
Дэй приехать в Дерри и выступить в защиту Центра помощи женщинам.
3
Ральф преодолел подъем на Ап-Майл-Уилл с большим успехом,
чем ожидал, и, миновав перекресток Уитчхэми Джексон-стрит, подумал: «Вот так,
неплохо.»
Внезапный звон в ушах и дрожь в конечностях заставили его
остановиться и приложить руку к груди. Сердце билось пугающе яростно.
Послышался бумажный шелест, из газеты выскользнул и полетел в водосточную
канаву рекламный проспект. Ральф стал было нагибаться за ним, но вовремя
остановился.
«Не очень умно, Ральф, — если ты наклонишься, то, скорее
всего, упадешь. Лучше оставить это для дворника». — Отличная мысль, —
пробормотал он, выпрямляясь. Черные точки, словно сюрреалистическая воронья стая,
замелькали перед глазами. Ральф был почти уверен, что сейчас отойдет в мир
иной, распластавшись поверх земли , и будет уже все равно, что он успел сделать
в этой жизни, а что — нет.
— Ральф? С тобой все в порядке?
Осторожно подняв голову, он увидел Луизу Чесс, жившую на
противоположной стороне Гаррис-авеню в полуквартале от его дома. Она сидела на
одной из скамеек у входа в Строуфорд-парк, возможно, ожидая автобус. — Все
хорошо, — ответил Ральф, заставив сдвинуться с места непослушные ноги. Казалось,
он шел, преодолевая сопротивление странной вязкой жидкости, отчаянно надеясь
добраться до скамейки. И Ральф не смог подавить вздох облегчения, когда
буквально упал на сиденье рядом с женщиной.
Луиза Чесс была обладательницей огромных темных глаз — в
бытность Ральфа ребенком такие глаза называли испанскими, — и он мог
поклясться, что эти очи свели с ума не одну дюжину парней, когда Луиза училась
в старших классах школы. Глаза и сейчас были прекрасны, но Ральфу не очень
нравилась тревога, появившаяся в них сейчас. Это было… Как? «Слишком
дружелюбно», — пришла в голову мысль, но он не был уверен, что эта мысль
правильная.
