— Хорошо, — эхом повторила Луиза.
— Конечно. — Ральф достал из заднего кармана брюк платок,
украдкой взглянув, чист ли тот, и вытер лоб.
— Надеюсь, ты не станешь возражать, Ральф, если я скажу, что
ты не выглядишь хорошо.
Ральф возражал, но не знал, как сказать об этом.
— Ты бледен, вспотел, к тому же соришь на улице.
Ральф удивленно взглянул на женщину.
— Что-то выпало из твоей газеты. Кажется, это рекламный
проспект. — Неужели?
— Тебе и самому это отлично известно. Подожди меня секунду.
Легко встав, она пересекла тротуар, наклонилась (хотя бедра
у нее были широковаты, ноги Луизы показались Ральфу все еще необычайно
стройными для женщины шестидесяти восьми лет) и подняла проспект, затем
вернулась и села рядом.
— Вот так, — сказала она удовлетворенно. — Теперь ты больше
не соришь.
Ральф невольно улыбнулся:
— Благодарю.
— Не стоит. Пожалуй, сегодня можно себе позволить гамбургер
и диетическую колу. Я стала слишком толстой после смерти мистера Чесса. — Ты
вовсе не толстая, Луиза.
— Спасибо, Ральф, ты настоящий джентльмен, только не
увиливай. У тебя закружилась голова? Да ты чуть сознание не потерял!
— Просто мне надо было перевести дух, — натянуто улыбнулся
Ральф, поворачиваясь к стайке ребят, играющих в бейсбол в парке. Дети играли,
забыв обо всем на свете. Ральф позавидовал совершенству их дыхательной системы.
— Надо же, переводил дух.
— Именно так.
— Просто переводил дыхание.
— Луиза, ты словно заезженная пластинка.
— Ну что ж, заезженная пластинка поведает тебе кое-что,
хорошо?
Ты, должно быть, псих, если взбирался на холм в такую жару.
Если тебе так хочется гулять, то почему бы не совершить прогулку к аэропорту,
как раньше?
— Потому что это напоминает мне о Кэролайн, — ответил он,
недовольный своим натянутым, почти грубым тоном, но будучи не в силах смягчить
сказанное.
— О черт, — пробормотала Луиза, легко коснувшись его руки. —
Прости. — Ничего, все хорошо.
— Нет, не хорошо. И мне следовало бы подумать, прежде чем
открыть рот.
Тебе уже не двадцать лет, Ральф. И даже не сорок. Я не хочу
сказать, что ты в плохой форме — любой подтвердит, что для своих лет ты отлично
сохранился, — но тебе следует поберечь себя. Думаю, Кэролайн согласилась бы со
мной. — Знаю, — ответил он, — но я на самом деле…
«… Чувствую себя хорошо», — хотел сказать Ральф, но, отведя
взгляд от своих рук, снова посмотрел в ее темные глаза, и то, что он увидел в
них, не позволило ему окончить фразу. В ее глазах сквозила откровенная печаль…
Или это было одиночество? Возможно, и то, и другое. В любом случае, в ее глазах
он увидел не только это. Еще он увидел самого себя. "Ты поступаешь глупо,
— говорил взгляд темных глаз.
— Возможно, мы оба глупы. Тебе семьдесят, к тому же ты
вдовец, Ральф. А мне шестьдесят восемь, и я тоже вдова.
Сколько еще нам сидеть вдвоем на твоей веранде по вечерам в
обществе Билла Мак-Говерна? Надеюсь, не очень долго, потому что мы оба слишком
стары, чтобы встречаться под бдительным оком дуэньи".
— Ральф? — вдруг обеспокоенно окликнула его Луиза. — Как ты
себя чувствуешь?
— Хорошо. — Ральф снова рассматривал свои ладони. — Все
нормально.
— У тебя было такое выражение лица, словно… Ну, я не знаю.
Ральф подумал, уж не спятил ли он от напряженной ходьбы в
такую жару.
В конце концов, ведь это была всего лишь Луиза, которую
Мак-Говерн всегда называл (иронично приподнимая левую бровь) «наша Луиза».
Конечно, она до сих пор отлично выглядит — стройные ноги, красивая грудь,
замечательные глаза — и, возможно, он не отказался бы лечь с ней в постель, да
и она, может быть, тоже была не прочь. Ну и что из этого? Если бы она увидела
использованный билет в кино, захотела ли бы она узнать, какой именно фильм он
смотрел, все более отдаляясь от нее?
Ральф сомневался в этом. У Луизы прекрасные глаза, и его
взгляд частенько останавливался на вырезе ее блузки, когда они втроем коротали
вечера на веранде его дома, наслаждаясь чаем со льдом и приятной прохладой, но
он считал, что маленькая головка может навлечь неприятности на большую даже в
семьдесят. Старость никогда не служила оправданием беспечности. Ральф поднялся,
сознавая, как Луиза смотрит на него, и, усилием воли заставил себя не
пошатнуться.
— Благодарю за заботу, — сказал он. — Не хочешь ли пройтись
немного со старым приятелем?
— Спасибо, но я собралась в центр. В «Швейном колесе»
появилась замечательная розовая шерсть, а я уже давно мечтаю связать шаль.
Скоро придет мой автобус.
Ральф улыбнулся. Он снова посмотрел на играющих ребят, и в
этот момент парнишка с экстравагантным огненно-красным хохолком ринулся вперед…
Но с громким стуком врезался в одного из игроков обороны кетчера <Кетчер: от
англ. catcher — игрок, отбивающий мячи в бейсболе.>. Ральф моргнул, предвидя
появление машины скорой помощи с включенной сиреной и мигалкой, но мальчишка с
морковным ежиком, смеясь, подхватился на ноги. Он перебросился парой фраз с
нападающим, и игра возобновилась.
— Тебе хотелось бы снова стать молодым, Ральф? — спросила
Луиза.
— Иногда, — ответил он. — Но чаще всего это кажется мне
непосильным.
Приходи вечером, Луиза, — поболтаем немножко.
— Приду, — кивнула женщина, и Ральф зашагал по Гаррис-авеню,
ощущая на себе тяжесть взгляда ее прекрасных глаз и изо всех сил стараясь
держаться прямо. Кажется, ему это удалось, правда, с большим трудом. Никогда
раньше он не чувствовал такой усталости.
Глава вторая
1
Через час после разговора с Луизой Ральф договорился о
визите к доктору Литчфилду. Регистратор бархатным сексуальным голосом сообщила,
что может записать мистера Робертса на десять утра следующего вторника, если
его устраивает это время, и Ральф согласился. Повесив трубку, он прошел в
гостиную, уселся в кресло у окна, из которого открывался вид на Гаррисавеню, и
подумал о том, как поначалу доктор Литчфилд лечил опухоль Кэролайн с помощью
тиленола-3 и брошюрок, популяризирующих различные техники расслабления. Он
вспомнил выражение, замеченное им в глазах Литчфилда, когда диагноз подтвердился…
Выражение вины и тревоги.
