(политический вдохновитель) могло только мечтать. Больше не
было ни шабашей с куклами, ни других акций насилия, зато прошло множество
маршей и выступлений обеих сторон с угрозами и потрясанием кулаков.
Проповедники обещали вечные муки в аду; учителя взывали к сдержанности и
разуму; шестеро молодых особ, провозгласивших себя Разудалыми Лесбияночками
Иисуса, были арестованы за то, что разгуливали перед Первой Баптистской
церковью Дерри с лозунгами:
«Трахни мое тело».
В «Дерри ньюс» прошло сообщение, что некий полицейский, не
назвавший своего имени, надеется, что Сьюзен Дэй подхватит грипп, отменив по
этой причине свое появление в городе.
Ральф больше не общался с Эдом, зато двадцать первого
сентября он получил открытку от Элен с великолепным, радостным сообщением:
"Ура!
Получила работу! Публичная библиотека Дерри! Приступаю в
следующем месяце.
До встречи. — Элен".
Ощущая почти такой же душевный подъем, как в тот вечер,
когда Элен позвонила ему из больницы, Ральф спустился вниз, чтобы показать
открытку Мак-Говерну, но дверь оказалась закрытой.
Наверное, ушел к Луизе… Хотя Луизы тоже нет дома отправилась
переброситься в карты с приятельницами или в центр за шерстью для нового пледа.
Слегка расстроившись, размышляя над тем, почему поблизости
никогда не оказывается никого, с кем так хотелось бы поделиться хорошей
новостью, Ральф направился к Строуфорд-парку. Именно там на скамье у кромки
игрового поля он и нашел Билла Мак-Говерна. Билл плакал.
2
Плакал — возможно, это слишком сильно сказано; просто слезы
капали у него из глаз. Мак-Говерн, сжимая в руке платок, наблюдал за игрой
матери с сынишкой в мяч.
Время от времени Билл промокал платком глаза. Ральф, никогда
прежде не видевший Мак-Говерна плачущим — даже на похоронах Кэролайн,
замешкался около площадки, не зная, на что решиться: подойти к Мак-Говерну или
отправиться дальше.
Наконец, собрав все свое мужество, он подошел к скамье.
— Привет, Билл, — тихо окликнул он соседа. Мак-Говерн
взглянул на него покрасневшими, полными слез глазами и смутился. Снова
промокнув глаза, он попытался улыбнуться:
— Привет, Ральф. Застал меня распустившим нюни. Извини.
— Все нормально, — присаживаясь рядом, успокоил его Ральф. —
С кем не бывает. Что случилось?
Мак-Говерн повел плечами, затем снова притронулся платком к
глазам. — Ничего особенного. Я страдаю от эффекта парадокса; вот и все.
— И что это за парадокс?
— Нечто весьма неплохое происходит с одним из моих самых
старых друзей — человеком, впервые взявшим меня на работу преподавателем. Он
умирает. Ральф удивленно приподнял брови, но ничего не сказал.
— У него воспаление легких. Сегодня или завтра его
племянница отвезет моего друга в больницу, там ему сделают пневмоторакс.
Возможно, это немного поддержит его, но он определенно умирает. И я отпраздную
его смерть, когда та придет. Думаю, именно это и угнетает меня больше всего. —
Мак-Говерн помолчал. — Ты и слова не понял из моего спича, правильно?
— Да, — согласился Ральф. — Но это ничего.
Мак-Говерн, взглянув на него, фыркнул. Хриплый, приглушенный
слезами звук, но Ральф подумал, что это все-таки смех, и рискнул улыбнуться в
ответ:
— Разве я сказал что-то смешное?
— Нет, — ответил Мак-Говерн, легонько хлопнув Ральфа по
плечу. — Просто я посмотрел на твое лицо, такое честное, искреннее — ты словно
открытая книга, Ральф, — и подумал, как сильно ты мне нравишься. Иногда мне
хочется быть тобой.
— Только не в три часа утра, — тихо возразил Ральф.
Мак-Говерн, вздохнув, кивнул:
— Бессонница?
— Правильно. Бессонница.
— Извини мой смех, но…
— Не надо никаких извинений, Билл.
— … Но, пожалуйста, поверь мне, это был смех восхищения.
— Кто твой друг, и почему хорошо, что он умирает? — Ральф
уже догадывался, что именно лежит в основе парадокса Мак-Говерна: не всегда
ведь он был таким непроходимым тупицей, как иногда казалось Биллу.
— Зовут его Боб Полхерст, и его пневмония весьма кстати,
потому что с лета 1988 года он страдает болезнью Альцгеймера.
Именно так подумал Ральф… Хотя в голову ему приходила и
мысль .
СПИДе. Интересно, был бы этим шокирован Мак-Говерн? — Ральф
почувствовал легкий прилив веселья. Но тут же, посмотрев на друга, устыдился
своей веселости. Ральф знал, что, когда дело доходило до уныния и подавленного
состояния, Мак-Говерн прикрывался маской иронии, но не верилось, что печаль
Билла по старому другу от этого становилась менее искренней.
— Боб заведовал отделением истории в средней школе Дерри
начиная с 1948 года — тогда ему было не больше двадцати пяти, — и проработал в
этой должности до 1981 или 1982 года. Он был великим учителем, одним из тех
зажигательных, умных людей, которые зарывают свой талант в землю. Обычный венец
их карьеры — руководство отделением, к тому же они еще ведут занятия сверх
нагрузки только потому, что не умеют говорить «нет». Боб абсолютно не умел
этого делать.
Мать с сынишкой прошли мимо них в сторону летнего кафетерия.
Лицо ребенка светилось — нежную прелесть его подчеркивала
розовая аура, спокойными волнами переливающаяся вокруг маленького подвижного
лица.
— Пойдем домой, мамочка, — попросил он. — Я так соскучился
по своим игрушкам.
— Сначала чего-нибудь перекусим, хорошо? Мамочка голодна.
— Хорошо.
На переносице мальчугана виднелся едва заметный шрам, и
здесь розовое свечение ауры сгущалось, переходя почти в алое.
«Выпал из колыбели, когда ему было восемь месяцев, — четко
прозвучало в мозгу Ральфа. — Потянулся к бабочкам, которые его мама подвесила
над кроваткой. Она испугалась до смерти, вбежав и увидев повсюду кровь; женщина
решила, что ее бедный малыш умирает. Патрик, его имя Патрик. Она зовет его Пэт.
Нарекли в честь дедушки, и…»
На мгновение Ральф зажмурился. Желудок свело, тошнота
подступила к кадыку, казалось, его сейчас вырвет.
— Ральф? — услышал он голос Мак-Говерна. — С тобой все в
порядке? Ральф открыл глаза. Никакой ауры — ни розовой, ни какой другой; только
мать и сын, идущие в кафетерий выпить чего-нибудь прохладительного. И мать не
хочет вести Пэта домой, потому что его отец снова запил после полугодового
воздержания, а в подпитии он становится очень грубым… «Прекрати, ради всего
святого, прекрати».
