Ральф закрыл дверь и отправился к Старым Клячам Дерри.
Глава седьмая
1
Когда второго октября Ральф подходил к своему дому с парой
вестернов Элмера Келтона в руках, на крыльце он увидел посетителя, тоже с
книгой.
Тот, однако, не читал; он мечтательно смотрел, как
неугомонный теплый ветер собирает урожай оранжево-золотых листьев с дубов и
трех еще не облетевших тополей на противоположной стороне Гаррис-авеню.
Ральф подошел ближе. Тонкие седые волосы мужчины, сидящего
на крыльце, ерошил ветерок, верхняя часть туловища плавно переходила в живот и
бедра.
Его узкая фигура с тощей шеей, впалой грудью и длинными,
тонкими ногами, обтянутыми старыми зелеными фланелевыми брюками, походила на
цилиндр. Даже на расстоянии ста пятидесяти ярдов не оставалось ни малейшего
сомнения, кто этот посетитель: конечно, Дорренс Марстеллар.
Вздохнув, Ральф Робертс прошел оставшееся расстояние.
Дорренс, словно загипнотизированный видом ярких, срываемых ветром листьев, и
бровью не повел, пока на него не упала тень Ральфа. Тотчас старик обернулся,
склонив седую голову набок, и улыбнулся своей милой, странно волнующей улыбкой.
Фэй Чепин, Дон Визи и некоторые другие старожилы с площадки для пикников
(перебирающиеся в биллиардную на Джексон-стрит с наступлением холодов), считали
эту улыбку еще одним подтверждением того, что старина Дор, несмотря на
неизменную книжку стихов в руках, совсем выжил из ума. Дон Визи завел
обыкновение называть Дорренса Вождем Тупоголовых, а Фэй как-то поведал Ральфу,
что он, Фэй, не будет удивлен, если старина Дор прожил уже два раза по
девяносто. "Люди, у которых не хватает мебели на верхнем этаже, всегда
живут дольше других, — пояснил он. — Им ведь не о чем беспокоиться.
Поэтому у них и давление нормальное, и с сердцем все в
порядке".
Ральф, однако, сомневался в справедливости подобного
высказывания. По его мнению, добродушная улыбка вовсе не делала старика похожим
на умалишенного; она придавала ему какой-то неземной и в то же время всезнающий
вид… Этакого провинциального Мерлина <Мерлин — волшебник из кельтского эпоса
о Короле Артуре.>. Но, несмотря на все сказанное, в этот день Ральф вполне
мог бы обойтись без визита старика. Сегодня утром он установил новый рекорд,
проснувшись в 1:58, и чувствовал себя совершенно разбитым. Он желал только
одного: сесть в свое кресло и, прихлебывая кофе, попытаться углубиться в один
из вестернов, приобретенных им в центре.
Позже, возможно, попытаться вздремнуть.
— Привет, — произнес Дорренс. Книга, которую он держал,
называлась «Кладбищенские ночи», написал ее Стивен Добинс.
— Привет, Дор, — откликнулся Ральф. — Интересная книга?
Дорренс взглянул на книгу так, будто вообще забыл о ней,
затем, улыбнувшись, кивнул:
— Да, очень. Он пишет стихи, напоминающие рассказы. Мне это
не всегда нравится, но читать занимательно.
— Отлично. Слушай, Дор, я очень рад тебя видеть, но прогулка
совсем меня измотала, так что, может, нам лучше встретиться в другой…
— О, ничего, ничего, — поднимаясь, произнес Дор. От него
исходил слабый аромат корицы, всегда ассоциировавшийся в сознании Ральфа с
египетскими мумиями, которых он видел в музее. На лице старика морщин почти не
было, кроме гусиных лапок в уголках глаз, но его возраст не вызывал ни
малейшего сомнения (и несколько пугал): голубые глаза выцвели, приобретя
водянисто-серый оттенок апрельского неба, а чистая кожа словно просвечивала,
что напомнило Ральфу тонкую кожу Натали. Губы его, почти фиолетового оттенка,
никогда не смыкались. Когда Дор говорил, они издавали негромкий чмокающий звук.
— Все нормально, я пришел к тебе не с визитом, а передать послание.
— Какое послание? От кого?
— Я не знаю, от кого, — ответил Дор, окинув Ральфа
красноречивым взглядом, говорящим, что Ральф либо притворяется, либо валяет
дурака. — Я не вмешиваюсь в дела Лонг-таймеров. То же самое я советовал и тебе,
разве ты не помнишь?
Ральф действительно что-то помнил, но что именно? Да это его
и не интересовало. Он устал, к тому же выслушал целую речь о Сьюзен Дэй от Хэма
Дейвенпорта, пытавшегося обратить Ральфа в свою веру. У него не было ни
малейшего желания в довершение ко всему вести философские беседы с Дорренсом
Марстелларом, несмотря на всю прелесть субботнего утра.
— Что ж, тогда передай мне послание, — сказал он, — и я
поднимусь к себе. Как насчет такого предложения?
— Конечно, конечно. — Но тут Дорренс замер, уставившись на
противоположную сторону улицы, когда новый порыв ветра спиралью взметнул в
яркое октябрьское небо охапку листьев. Его выцветшие глаза были широко открыты,
и что-то в них вновь напомнило Ральфу маленькую принцессу Натали — то, как она
схватила серо-голубые следы, оставленные его пальцами, и то, как она смотрела
на угасающие в вазе цветы. С тем же выражением Дор часами наблюдал за
садящимися и взлетающими самолетами.
— Дор? — Ральф решился нарушить молчание. Реденькие ресницы
Дорренса дрогнули.
— А! Правильно! Послание! Послание следующее… — Старик,
нахмурившись, посмотрел на книгу, которую теребил в руках. Затем лицо его
прояснилось, и он снова взглянул на Ральфа. — Послание такое: «Отмени
назначенный визит».
Теперь наступила очередь Ральфа нахмуриться:
— Какой визит?
— Тебе не следовало вмешиваться, — повторил Дорренс, тяжело
вздыхая. — Но теперь уже слишком поздно. Готовую булочку не испечь заново.
Просто отмени визит. Не позволяй этому парню втыкать в тебя иголки.
Ральф, уже направившийся к дверям, снова повернулся к
Дорренсу:
— Хонг! Ты говоришь о Хонге?
— Откуда мне знать? — раздраженно ответил вопросом на вопрос
Дорренс.
— Я ни во что не вмешиваюсь, как я уже говорил. Просто время
от времени я передаю послания, как сейчас, например. Я должен был передать,
чтобы ты отменил встречу с человеком, втыкающим иглы, и я это сделал. Все
остальное зависит от тебя.
Дорренс снова смотрел на деревья, странное лицо старика
сияло восхищением. Усилившийся осенний ветер шевелил седые волосы, словно
морские водоросли. Когда Ральф коснулся его плеча, старик охотно повернулся, и
тут Ральфа осенило: то, что Фэй Чепин и другие завсегдатаи площадки для
пикников принимали за идиотизм, на самом деле было радостью. Если это так, то
ошибка красноречивее говорила о них, чем о старике Доре.
— Дорренс?
— Что, Ральф?
— Это послание — кто тебе его дал?
Дорренс подумал — или только сделал вид, что думает, — а
затем протянул Ральфу «Кладбищенские ночи»:
