Розали обнюхивала такой же спектральный след. Он был того же
золотисто-зеленого цвета, что и ауры доктора N1 и доктора N2. Ральф медленно
отвел бинокль в сторону и увидел еще следы. Две дорожки следов, тянущихся по
тротуару в направлении парка. Они тускнели — он видел, как они тают прямо на
глазах, — но они все же были.
Ральф снова навел бинокль на Розали, внезапно почувствовав
жалость к бродяжке… А почему бы и нет? Если бы ему понадобилось окончательное
доказательство того, что он действительно видит то, что прежде принимал за игру
больного воображения, Розали могла помочь ему в этом.
«Будь малышка Натали здесь, она тоже увидела бы их», —
подумал Ральф… И тут все его сомнения попытались занять свои прежние позиции.
Увидела ли бы она? На самом деле? Он считал, что видел, как
Натали ухватилась за полоски энергии, оставленные его пальцами, как она
смотрела на зеленый дымок, поднимающийся от цветов, но мог ли он быть уверен в
этом?
Кто может наверняка сказать, на что именно смотрит маленький
ребенок и что он хватает ручонками?
«Но Розали… Посмотри, вот она, прямо перед тобой».
Здесь проблематичным было то, что Ральф не видел следов,
пока Розали не начала принюхиваться к тротуару.
Возможно, она всего лишь выискивала объедки, а то, что он
видел, выдумка его усталого, измученного бессонницей разума… Как и сами
лысоголовые.
Розали брела по тротуару, опустив морду вниз и медленно
размахивая хвостом. Она шла по следам — то доктора N1, то доктора N2 и снова
доктора N1.
«А теперь, не объяснишь ли ты, Ральф, за чем следует эта
старая бродяжка? Ты считаешь возможным, что собака взяла след галлюцинации? Это
не плод твоего воображения; это следы. Настоящие следы. Следы мужчин в белом,
за которыми Кэролайн просила тебя проследить».
— Однако это безумие! — сказал он сам себе. — Полнейший
абсурд!
Но так ли это? Сновидение могло оказаться чем-то более
значительным, или просто сновидением. Если существовала такая вещь, как
гиперреальность (а теперь Ральф мог присягнуть в этом), значит, вещественно и
предсказание.
Или призрак, приходящий во сне и предсказывающий будущее.
Кто знает? Во всяком случае, он испытывал ощущение, будто в стене реальности
приоткрылась дверь… И через нее влетали всякие непрошеные вещи.
Теперь Ральф был уверен: следы на самом деле существовали.
Он видел их, Розали ощущала их запах, и с этим ничего нельзя было поделать. За
последние полгода преждевременного пробуждения Ральф открыл для себя массу
интересных, необычных вещей, и одной из них было то, что способность homo
sapiens к самообману снижалась почти до минимума между тремя и шестью часами
утра, а сейчас… Ральф посмотрел на часы. Половина четвертого. Вот так.
В бинокль он снова видел, что Розали по-прежнему идет по
следам лысоголовых коротышек. Пройди сейчас кто-нибудь по Гаррис-авеню — хотя
вряд ли, учитывая время, — он ничего не увидит, кроме облезлой бродячей собаки,
бесцельно принюхивающейся к тротуару. Но Ральф видел, к чему принюхивается
Розали, и наконец-то позволил себе поверить своим глазам. Возможно, он нарушит
это соизволение с первыми лучами солнца, но в настоящий момент Ральф знал, на
что он смотрит.
Внезапно Розали подняла голову и навострила уши. На
мгновение она застыла. Затем, за секунду до того, как фары автомобиля,
приближающегося к перекрестку Гаррис-авеню и Уитчхэм-стрит, осветили улицу, она
исчезла тем же путем, что и пришла, пустившись наутек неуклюжей увечной рысью,
и Ральфу стало жаль собаку. Если хорошенько подумать, то кем была Розали, как
не еще одной Старой Клячей Гаррис-авеню, только вот она не могла утешиться
рюмочкой джина или партией в покер с себе подобными. Она растворилась в темноте
как раз вовремя — на Гаррис-авеню медленно въезжала полицейская машина. Сирена
была выключена, зато работала мигалка, окрашивающая спящие дома этой части
Гаррис-авеню всплесками красного и синего цветов. Ральф отложил бинокль в
сторону и подался вперед в своем кресле, внимательно наблюдая за происходящим.
Сердце часто билось в груди, отдаваясь в висках.
Патрульная машина поползла еще медленнее, миновав «Красное
яблоко».
Включился прожектор, луч света заскользил по фронтонам
спящих домов. Когда прожектор осветил номер дома Мэй Лочер (86, Ральфу даже не
пришлось напрягаться, чтобы увидеть номер), зажглись задние огни, и машина
остановилась.
Двое полицейских в форме вышли из машины и направились по
подъездной дорожке к дому, не обращая внимания на мужчину, наблюдающего за ними
через темное окно второго этажа дома на противоположной стороне, равно как и на
бледнеющие золотисто-зеленые отпечатки следов, по которым они шагали. Они
остановились — видимо, совещались, — и Ральф приложил бинокль к глазам. Он был
почти уверен, что полицейский помоложе тот же самый человек, который вместе с
Джоном Лейдекером арестовывал Эда. Кнолл? Так ли его звали?
— Нет, — пробормотал Ральф. — Нет. Крис Нелл. Или, может
быть, Джесс Нелл.
Очевидно, Нелл и его напарник обсуждали что-то серьезное —
конечно, намного более серьезную проблему, чем та, которую обговаривали
лысоголовые перед своим уходом. Обсуждение закончилось тем, что полицейские
вытащили оружие и поднялись — Нелл первым — на веранду дома Мэй Лочер. Нелл
нажал кнопку звонка, подождал, затем нажал еще раз — подольше, секунд пять. Они
подождали еще, затем и второй полицейский, обойдя Нелла, нажал на кнопку.
«Возможно, ему лучше известно Тайное Искусство Нажатия Звонка», — подумал
Ральф.
Пусть так, но на этот раз техника подвела. Никто не открыл
им, и Ральфа это не удивило. Даже если не брать в расчет странных лысоголовых с
ножницами, он сомневался, что Мэй Лочер вообще вставала с постели.
«Но если она прикована к своему ложу, значит, у нее есть
компаньон, некто, подающий еду, ухаживающий за ней и так далее…»
Крис Нелл — или, возможно, его звали Джесс — снова подошел к
двери.
Теперь, оставив звонок в покое, он использовал старую
бах-бах-бах-откройте-именем-закона технику. Стуча кулаком левой руки, в правой
он по-прежнему держал пистолет, прижав его к штанине форменных брюк.
Ужасное видение, столь же яркое и убедительное, как и
наблюдаемые им ауры, вспыхнуло в голове Ральфа. Он увидел лежащую в постели
женщину с пластиковой кислородной маской, прикрывающей нос и рот. Над маской
выпученные, остекленевшие глаза. А внизу горло, открытое в широкой, рваной
ухмылке. Постельное белье и ночная сорочка женщины залиты кровью.
Неподалеку на полу лицом вниз лежал труп еще одной женщины
компаньонки.
На розовом ночном халате ее не менее полудюжины колотых ран,
нанесенных острыми ножницами доктора N1. И Ральф знал, что если распахнуть
ночной халат и посмотреть повнимательнее, то сразу станет ясно, что эти
напоминают его собственную.
