Посмотрев на противоположную сторону улицы, Ральф увидел
доктора N3, стоящего между прачечной и старым многоквартирным домом, доктора N3
в белом халате (Ральф заметил на халате множество пятен, словно от долгой
носки) и голубых джинсах. Панама Мак-Говерна по-прежнему красовалась на голове
коротышки. Теперь панама балансировала на ушах создания; она была настолько
велика ему, что закрывала лоб. Лысоголовый яростно улыбался собаке, и Ральф
увидел двойной ряд зубов — клыков каннибала. В левой руке коротышка держал то
ли старый скальпель, то ли опасную бритву. В глубине разума промелькнула
убежденность, что на лезвии кровь, но Ральф был уверен, что это просто
ржавчина.
Доктор N3 засунул два пальца правой руки в рот и
оглушительно свистнул. Розали на тротуаре попятилась назад и тявкнула.
Поднимай свою старую задницу, Ровер! Немедленно!
Розали встала, поджав хвост, и поплелась вперед.
Приближаясь, она повизгивала, а страх усилил ее хромоту до такой степени, что
собака едва могла идти; задние лапы при каждом шаге грозили подломиться.
— Эй!
Ральф понял, что он кричит, только когда увидел маленькое
голубое облачко, поднявшееся вверх от его рта. Облачко протравливали тонкие
серебристые паутинки, делавшие его похожим на снежинку.
Лысоголовый моментально обернулся на крик Ральфа,
инстинктивно поднимая зажатое в руке оружие. На его лице застыло сердитое
удивление.
Розали замерла, уставившись на Ральфа огромными, встревоженными
глазами.
Что тебе надо, Шот-таймер?
В голосе лысоголового прозвучали ярость и гнев из-за того,
что ему помешали… Но Ральф уловил в нем и другие эмоции. Страх? Как бы хотелось
в это поверить… Но, скорее, удивление и недоумение. Кем бы ни было это
создание, оно не привыкло, чтобы его видели подобные Ральфу, да к тому же еще и
прерывали.
В чем дело, Шот-таймер, язык проглотил? Или уже забыл, что
хотел сказать?
— Я хочу, чтобы вы оставили собаку в покое!
Ральф услышал себя двумя различными способами. Он был
уверен, что говорит вслух, но голос его прозвучал слабо и отдаленно, словно
музыка, доносящаяся из снятых наушников плейера. Окажись кто-нибудь рядом с
Ральфом, возможно, он и услышал бы сказанное, однако Ральф знал, что слова
звучали, как слабый выдох — так говорит человек, только что получивший удар в
живот. Внутри же голос раздавался так, как не звучал уже многие годы — молодо,
уверенно.
Доктор N3, должно быть, услышал его именно так, потому что
моментально отскочил, снова подняв оружие (теперь Ральф был почти уверен, что
это скальпель), как бы обороняясь. Остановившись на траве между тротуаром и
проезжей частью Гаррис-авеню, он поддернул ремень брюк через грязную ткань
халата и несколько мгновений мрачно взирал на Ральфа. Затем лысоголовый, подняв
ржавый скальпель, сделал им несколько неприятных продольных движений.
Ты меня видишь — велика важность! Не суй нос туда, куда не
просят!
Собачонка принадлежит мне!
Лысоголовый доктор-коротышка снова повернулся к съежившейся
собаке: Я больше не шучу с тобой, Ровер! Ступай сюда! Немедленно!
Розали, бросив на Ральфа умоляющий, отчаянный взгляд, стала
переходить улицу.
«Я не вмешиваюсь в дела Лонг-таймеров, — сказал ему старина
Дор, вручая томик стихов Стивена Добинса. — И тебе не советую».
Отличный совет, однако Ральф чувствовал, что теперь уже
слишком поздно. Он не намерен оставлять беднягу Розали на растерзание
отвратительному гному, стоящему на тротуаре перед прачечной.
— Розали! Иди сюда, девочка! Иди!
Розали, тявкнув, подбежала к Ральфу. Она постояла у его
правой ноги, а затем села, тяжело дыша и глядя на него снизу вверх. Были еще и
другие выражения, которые он читал с легкостью: одна треть облегчения и две
трети наслаждения.
Лицо доктора N3 исказилось в гримасе такой ярости, что стало
напоминать карикатуру.
Лучше отправить ее ко мне, Шот-таймер! Я предупреждаю тебя!
— Нет!
Я сотру тебя в порошок. Мокрого места не оставлю. И я
разделаюсь с твоими друзьями. Ты понял меня? Ты… Неожиданно, для самого себя
Ральф поднял руку на высоту плеча, повернув ладонь к голове, как будто
собирался принять стойку каратэ, затем режущим жестом опустил руку вниз и стал
зачарованно смотреть, как плотные голубые клинья слетели с кончиков его пальцев
и, словно стрелы, заскользили через дорогу. Доктор N3 нагнулся как раз вовремя,
придерживая рукой панаму Билла Мак-Говерна. Голубой клинышек пролетел в
двух-трех дюймах от маленькой руки, придерживающей панаму, и воткнулся в окно
прачечной «Бульбуль». Здесь клинышек света растекся наподобие жидкости, и на
мгновение пыльное стекло превратилось в сверкающее, синее-синее небо. Но через
секунду оно уже побледнело, и Ральф снова увидел женщин, как ни в чем не бывало
вынимающих белье и закладывающих в машины новые порции.
Лысоголовый карлик выпрямился и погрозил Ральфу сжатыми
кулаками.
Затем, сорвав с головы панаму Мак-Говерна, зажал зубами поля
и откусил кусок. Когда он проделывал этот странный эквивалент дешевой истерики,
солнце высекло искры от мочек его маленьких, аккуратных ушек. Коротышка
выплюнул ком оторванной ткани, затем снова нахлобучил панаму на голову. Эта
собака моя, Шот-таймер! Я собирался позабавиться с ней!
Думаю, теперь я позабавлюсь с тобой, а? С тобой и с твоими
друзьями!
— Убирайся отсюда!
В ответ раздалась грязная брань.
Ральф знал, где и от кого он слышал эти чарующие слух слова:
так же ругался Эд Дипно около ворот аэропорта летом девяносто второго года.
Такое не забывают, и неожиданно Ральфа охватил ужас. Во что же он вляпался?
5
Ральф поднес руку к голове, но что-то внутри него
изменилось. Он снова мог опустить руку вниз режущим жестом, но возникла
уверенность, что на этот раз никаких синих клиньев не последует.
Доктор, очевидно, не знал, что ему угрожают незаряженным
пистолетом.
Он отпрянул, поднимая руку со скальпелем в защитном жесте.
Гротескно искусанная панама соскользнула на глаза, отчего он стал походить на
карикатурную версию Джека Потрошителя… Страдающего патологической
неадекватностью, вызванной крайней близорукостью.
Я проучу тебя за это, Шот-таймер! Погоди у меня! Дождешься!
Ни один из Смертных не смеет шутить со мной!
Но пока лысоголовому карлику хватило. Он бросился наутек по
заросшей сорняками тропинке между прачечной и жилым домом, его грязный халат
хлопал по штанинам вытертых джинсов. Вместе с карликом исчезла и яркость дня.
Для Ральфа ее уход был отмечен никогда ранее не изведанным ощущением. Он
чувствовал себя абсолютно проснувшимся, безгранично энергичным и чуть ли не
лопающимся от радостного возбуждения.
