— По-моему, это место полностью в нашем распоряжении, —
сказал он.
— Спасибо Господу за маленькие радости. — Луиза забрала у
Ральфа платок и теперь уже более деловито принялась вытирать остатки косметики.
— Кстати, о Билле. По дороге сюда я заглянула в «Красное
яблоко» — еще до того, как я почувствовала к себе жалость и разревелась как
белуга, — и Сью сообщила мне, что вы с ним недавно повздорили. Кричали, и все
такое, прямо на улице.
— Ну, не совсем так, — натянуто улыбаясь, ответил Ральф.
— Могу я узнать причину?
— Из-за шахмат, — произнес Ральф первое, что пришло на ум. —
Из-за турнира, устраиваемого Фэем Чепином каждый год. Но это не важно. Знаешь,
иногда люди встают не с той ноги и просто ищут повод для скандала.
— Как бы я хотела, чтобы со мной было только это,
пробормотала Луиза. Она открыла сумочку, без труда справившись с замком на этот
раз, и достала пудреницу. Затем вздохнула и, даже не открывая, убрала пудреницу
обратно. — Не могу. Знаю, что это ребячество, но не могу.
Ральф сунул руку в сумочку, достал пудреницу, открыл ее и
поднес зеркало к лицу Луизы.
— Видишь? Не так уж плохо.
Луиза увернулась — так отворачивается вампир от крестного
знамения. — Угу, — пробормотала женщина. — Убери его.
— Если ты пообещаешь рассказать мне, что произошло.
— Все что угодно, только убери зеркало.
Он убрал. Некоторое время Луиза молчала, наблюдая, как ее
руки безостановочно открывают и закрывают замок сумочки. Ральф уже хотел было
поторопить женщину с рассказом, когда она взглянула на него с выражением
жалкого вызова.
— Так уж получается, что ты не единственный, кто не может
спокойно спать по ночам, Ральф.
— О чем ты гово…
— Бессонница, — отрезала она. — Я ложусь спать и засыпаю так
же, как и всегда, но теперь уже не сплю до самого утра. И даже хуже. С каждым
днем я просыпаюсь все раньше и раньше.
Ральф попытался вспомнить, говорил ли Луизе об этом аспекте
своей проблемы. Вряд ли.
— Почему ты так удивился? — спросила Луиза. — Ведь ты же не
считаешь себя единственным человеком в мире, проводящим ночи без сна.
— Конечно, нет! — с долей возмущения ответил Ральф… Но не
казалось ли ему частенько, что он единственный человек с таким видом
бессонницы?
Беспомощно наблюдающий, как постепенно, минута за минутой,
час за часом разъедается время, отведенное ему на сон? Это было диким вариантом
китайской пытки водой.
— Когда это началось? — спросил он.
— За месяц или два до смерти Кэрол.
— И сколько ты теперь спишь?
— Около часа начиная с октября. — Она говорила спокойно, но
Ральф уловил робкое подрагивание ее голоса, означающее затаившуюся глубоко
внутри панику. — Судя по тому, как развиваются события, к Рождеству я вообще
перестану спать, и если это действительно случится, смогу ли я выжить? Я уже
сейчас еле выдерживаю.
Ральф хотел что-то сказать, но задал первый пришедший в
голову вопрос:
— Почему тогда я никогда не видел свет в твоих окнах?
— Думаю, по той же причине, по которой и ты редко включаешь
свет по ночам, — сказала она. — Я прожила в одном месте тридцать пять лет, и
мне не нужно включать свет, чтобы найти дорогу. К тому же я не привыкла
делиться своими проблемами с посторонними. Если постоянно включать свет в два
часа ночи, рано или поздно кто-нибудь обратит на это внимание. Пойдет слушок, и
тогда кумушки начнут задавать вопросы. А я не люблю, когда суют нос в мои дела,
и не отношусь к тем людям, которые испытывают потребность всякий раз, когда у
них случается запор, сообщать об этом в газету.
Ральф рассмеялся. Луиза недоуменно взглянула на него, затем
тоже засмеялась.
Рука Ральфа по-прежнему обнимала женщину (или она самовольно
вернулась на место, после того как Ральф убрал ее? Ральф не знал, да и не стал
задумываться), и он прижал ее к себе. На этот раз Луиза мягко прильнула к нему;
ее окаменелость прошла, и Ральф был доволен.
— Ты ведь не надо мной смеешься, Ральф?
— Нет. Абсолютно.
Улыбаясь, она кивнула:
— Тогда это хорошо. Ты никогда не замечал, как я хожу по
гостиной?
— Нет.
— Это потому, что перед моим домом нет уличного фонаря. Зато
перед твоим есть. Я много раз видела тебя сидящим в кресле, смотрящим на улицу
или пьющим чай.
«А я-то всегда считал, что я один!» — подумал Ральф, а затем
внезапно в его голове — одновременно смешной и тревожный — промелькнул вопрос.
Сколько раз она видела его ковыряющим в носу? Или в
промежности?
Прочитав мысли Ральфа или заметив, как краска заливает его
щеки, Луиза сказала:
— Я видела лишь очертания фигуры, к тому же ты всегда в
халате.
Так что не стоит беспокоиться об этом. И я надеюсь, ты
понимаешь, что я не стала бы смотреть, займись ты чем-то, не предназначенным
для чужого глаза.
Ведь не в сарае же меня воспитывали.
Ральф улыбнулся, похлопав ее по руке:
— Я знаю, Луиза. Просто для меня это… Сюрприз. Выяснить, что
когда я сидел и смотрел на улицу, кто-то смотрел на меня.
Она улыбнулась ему улыбкой, говорящей: «Не беспокойся,
Ральф, для меня ты был всего лишь частью декорации».
Он поразмышлял немного над значением этой улыбки, затем
снова вернулся к теме разговора:
— Так что же случилось, Луиза? Почему ты сидела здесь и
плакала?
Только ли из-за бессонницы? Если так, то я сочувствую. Но
ведь дело не только в этом?
Улыбка исчезла с лица женщины. Ее обтянутые перчатками руки
снова сжались на коленях, и она хмуро взглянула на них.
— Есть вещи похуже бессонницы. Предательство, например.
Особенно если предают люди, которых очень любишь.
2
Луиза замолчала. Ральф не торопил ее. Он смотрел на Розали,
которая, казалось, тоже смотрела на него. Возможно, на них двоих.
— Ты знаешь, что у нас, кроме общей проблемы, еще и общий
врач, Ральф?
— Ты тоже ходишь к Литчфилду?
— Обычно ходила к нему. Мне его порекомендовала Кэролайн.
