Глава 2
БОГ ДЕЛИТЬСЯ ВЕЛЕЛ
Валят все на братву беспредел,
Мол, слетаются черные вороны!
Только Бог, он делиться велел.
Вот и делим. Простите, не поровну.
Кстати, о колокольне. В деревушке Колдобино таковая имелась.
Ветхая, правда, покосившаяся. Воздвигли ее руки неизвестного мастера лет сто пятьдесят назад над крышей обыкновенной избы. В ней же предки колдобинцев и церквуху в свое время устроили. Жаль, что с тех пор как помер отец Гавриил, - было это еще в далеком пятьдесят третьем, сразу же после смерти Сталина, - никто здесь не служил. Домишко стоял заброшенным, с заколоченными окнами и прогнившим трухлявым крыльцом. Единственный медный колокол пропал неизвестно куда. Сам, наверное, покинул богом забытое селение - за ненадобностью.
Но колокольня осталась. И пялилась теперь на мир черными пустыми проемами подбашенного пространства. Хотя, впрочем, не такими уж и пустыми.
Отсюда хорошо была видна окраина деревни. То место, где сидел над заброшенным колодцем Вадим Васильевич Зятьев, просматривалось как на ладони. И наблюдали за ним в этот ночной час двое. Женщина и мужчина. В мужчине легко было узнать Андрея Таганцева, а женщина была его женой - Настей Рубиновой. Вот такие чудеса в жизни случаются!
- Вовремя мы, Настюша, присмотрели за ним, - тихо произнес Таганка. - Как говорится, на ловца и зверь бежит.
- Думаешь, он за деньгами пришел? - спросила она.
- Уверен… - Таганка поднес к глазам бинокль, оборудованный прибором ночного видения. - Зачем же ему еще понадобилось в такую глухомань забираться?
Зятьев, недвижно сидящий у прикрытого люком колодца, виделся сейчас Таганке в изумрудно-зеленоватом цвете. Изображение было чуть расплывчатым, словно в тумане, но все же позволяло четко отслеживать каждое действие Зятьева.
- А если он не один? - задала женщина новый вопрос.
- Один, - проговорил Таганцев. - Жаден больно. Делиться ни с кем не захочет…
А Зятьев тем временем поднялся на ноги, склонился над поросшим травой люком и принялся отдирать с дощатой его поверхности комья земли, прихваченные корневищами многолетней поросли.
Земля была утрамбована дождями и по прочности напоминала скорее бетон. Но Вадим Васильевич что было силы вгрызался в нее пальцами, нещадно обламывая ногти, скрежеща от боли зубами и не останавливаясь ни на секунду. Он не считал времени, но прошло минут двадцать, пока ему удалось добраться до дощатой поверхности. Дело было почти сделано. Оставалось лишь откинуть деревянную крышку, спуститься на дно колодца и достать оттуда объемные инкассаторские сумки с деньгами.
- Гляди, полез! - взволнованно прошептал Таганцев, передавая бинокль Насте.
- Шустрый малый, - произнесла она, понаблюдав за тем, как спускается в колодец Зятьев, и возвращая ночную оптику Андрею.
- Похоже, он и впрямь один сюда приперся, - сказал Таганка.
- Риск - благородное дело, - усмехнулась жена.
- Ну что, пора и нам приобщиться к процессу. Пошли.
Они оставили пост наблюдения и принялись осторожно, чтоб не издать ни звука, сходить по расшатанной лестнице с колоколенки.
Андрей ступал впереди. Настя - за ним, стараясь ставить ступни на те же ступени, что и он. Лесенка была старой и прогнившей. Любая дощечка могла от малейшего прикосновения обвалиться, не выдержав веса человеческого тела. По всем приблизительным прикидкам, люди сюда давно не наведывались.
Шаг… Еще шаг… Андрей шел в кромешной темноте. Включать сейчас электрический фонарик, который у него был с собой, было бы верхом легкомыслия. Луч могли заметить, и тогда их плану грозил провал.
- А-а-а!!! - Настя внезапно закричала. Доска под ее ногой все-таки обвалилась. Не удержав равновесия - а зацепиться рукой было не за что, - она с грохотом полетела вниз с высоты не менее четырех метров.
С крыши колокольни, хлопая крыльями, вспорхнули перепуганные сонные сизари. В деревенских дворах залаяли разбуженные собаки.
С глухим ударом упав вниз, женщина не издала больше ни звука.
Таганка поспешил на помощь. Хотя слово «поспешил» здесь вряд ли уместно. Ему нужно было тихо сойти к первому этажу строения и при этом умудриться не свернуть себе шею.
Нервы все-таки давали о себе знать. Делая одно неверное движение за другим, он то и дело совершал ошибки. Дважды, как и Настя, срывался с шаткой лесенки, но вовремя хватался рукой то за поручень перил, то за балку стенной перегородки. Балансировал в пространстве, как канатоходец над пропастью. В конце концов оказался ногами на твердой почве.
Настя лежала на полу и не шевелилась.
- Жива? - проговорил очень тихо, положив руку на плечо женщины.
- Да, все в порядке, - ответила она, боясь даже повернуть голову, чтобы не наделать нового шума.
- Вставай потихоньку, - он подал ей руку и помог принять вертикальное положение.
Собаки в селе понемногу угомонились, забравшись обратно в свои будки.
…У Зятьева от внезапно возникшего шума, прилетевшего со стороны колокольни, и поднявшегося собачьего лая, душа ушла в пятки. Он успел лишь спуститься на дно колодца и с благоговением откинуть полиэтиленовый полог, накрывающий брезентовые сумки с долларами. Фонарик был зажат у Зятьева в зубах. Тусклый луч света выхватывал из ночной черноты богатство, о котором он за долгие пятнадцать лет никому не обмолвился ни единым словом.
Сколько здесь? Десять миллионов? Двадцать? А может быть, сто?
- С ума сойти! - пересохшими губами лепетал Зятьев, дрожащими пальцами ощупывая мешки с хромированными застежками. - Я богат! Я неслыханно богат! Я - Рокфеллер! Я - Сорос!
…И вдруг - этот мерзкий ночной шум. Эти собаки деревенские! Пустобрехи блохастые!
Вадим Васильевич вздрогнул и даже присел от неожиданности, резко вскинув голову вверх, туда, где зияло звездным ночным небом жерло колодца.
Через несколько минут все стихло. И Зятьев успокоился. Мало ли что могло присниться в эту прекрасную ночь какой-нибудь кудлатой дворняге! Одна залаяла, другие подхватили - вот и весь переполох.
Посмеявшись про себя над собственными беспочвенными страхами, он пересчитал мешки. Их было ровно восемь. В каждом - не менее десяти миллионов. Это что же выходит? Восемьдесят миллионов долларов дождались его из тюрьмы?
- А-а! - блаженно застонал Вадим Васильевич, прислонившись затылком к холодной земляной стенке и прикрыв глаза. - Боже мой, какое счастье!
Сюда он спускался по веревочной лестнице, закрепив предварительно один ее конец наверху при помощи двух металлических штырей, вогнанных в почву. Длинная лестница тянулась почти до самого дна. Подергав ее, Зятьев убедился, что крепление прочное и выдержит и его самого, поднимающегося наверх, и груз мешков. Но поднимать на поверхность инкассаторские сумки нужно было по очереди. Иначе в узкий проем не протиснуться.
