А я подыхаю со скуки! Гепатит с Пляцидевским буквально клещами вытянули из меня обещание, что без особой нужды никуда за пределы коттеджного участка в Ольгино не выйду. И я не выхожу. Целыми днями дурею то перед телевизором, то перед компьютером, терпеливо дожидаясь, когда скукотища закончится и опять начнутся какие-нибудь гонки. Начинаться они не спешат.
И, в конце концов, я не выдерживаю. И набираю номер Андрея.
— Подъезжай-ка ты в Ольгино.
— Прямо сейчас? — удивляется он. — У меня в полдень важная встреча.
— Тогда подъезжай, как освободишься, — говорю я и зачем-то добавляю: — Олег на три дня слился в Москву.
Андрюша при этом известии многозначительно хрюкает, и я спешу обломать его:
— Это вовсе не то, о чем ты подумал. Ты мне нужен затем, чтобы поговорить об одном негодяе.
— О ком?
— Вот приедешь, тогда и узнаешь. Я жду.
Заинтригованный Андрей появляется у меня в три часа дня.
Я отвожу его в кабинет, киваю на кресло, сама устраиваюсь за столом.
— Угостила бы кофеем. — Андрей достает из кармана пачку «Парламента», бросает ее на журнальный столик рядом с малахитовой пепельницей.
— Перетопчешься. Кури сигареты. — У меня нет никакого желания разыгрывать перед этим уродом радушную хозяйку. — Вчера заезжала Анжелика Геннадьевна, докладывала, как дела в «Пинкертоне». Говорит, ты опять занялся старым промыслом. Вовсю бомбишь «веселые квартирки». Наживешь неприятности не только себе, но и мне.
— Какие «веселые квартирки»? — разыгрывает непонимание Андрей. И всё-то эта свинья понимает!
— Массажные салоны. Притоны. Хаты, где собираются голубые, — терпеливо перечисляю я. — На Ветеранов и Ленинском сшибаешь лавэ с придорожных скважин. Милый, ты заработаешь этим гроши, зато наживешь себе геморрой. А за собой потянешь в дерьмо и меня.
— Вика, ты ничего не понимаешь. — Этот мерзавец закуривает сигарету и выпускает дым в мою сторону, хотя ему отлично известно, насколько я этого не терплю. — Отвалю в сторону я, так мое место сразу займет кто-то другой. И начнет драть с этих несчастных в два раза больше.
— «Несчастные», — язвительно ухмыляюсь я. — Как же они, доходяги, нуждаются в твоем покровительстве! В твоей почти бескорыстной опеке. Ты отвалишь, и им больше не жить. Передохнут… Пускай подыхают! — повышаю я голос. — Мне на них начихать! И на тебя тоже! Сама не знаю, какого черта я терплю тебя рядом с собой! Куда проще тебя замочить! Короче, любимый, выбирай: или ты прекращаешь заниматься шабашкой у меня за спиной, или я снимаю с себя обязательства по твоей дальнейшей судьбе… Тебе будет плохо, Андрюша, — зловещим тоном произношу я после небольшой паузы.
Он молчит. Этот лопух даже не может придумать, что сказать мне в ответ.
— С этим вопросом всё. — Я поднимаюсь из-за стола, начинаю прогуливаться по кабинету. — Теперь второе, Андрей. Я давно хотела тебя расспросить о Монучаре.
— О каком Монучаре? — удивляется он, и у меня создается впечатление, что это удивление не притворное.
— Ты что, забыл, у кого мы четыре года назад познакомились? Ты был там с Богдановым.
— И правда, забыл, — признается Андрей. — Ты напомнила. Вика, я ничего не знаю об этом грузине. Я видел его всего раз, когда Василий попросил съездить с ним посмотреть на тебя. Вот и всё, чем могу тебе помочь.
— Нет, не всё, милый. Если ты не можешь рассказать о Монучаре, то хотя бы покажи, где он живет.
— М-м-м… — чешет репу Андрей. — Непростая задача. Где-то около Петродворца. Я не уверен, что найду этот дом.
— А ты постарайся, Андрюша. Напряги свою девичью память. Покатаемся по тем местам, глядишь, что-то и вспомнишь. Короче, собирайся. Через полчаса выезжаем, — принимаю я решение и бегу одеваться.
Оживленная! Возбужденная! Непомерно счастливая оттого, что наконец удалось найти подходящий повод, чтобы нарушить слово, данное Гепатиту и Пляцидевскому, и вырваться из-под домашнего ареста хотя бы на полдня.
Часа три мы (я, Андрей и четыре моих телохранителя) на двух машинах крутимся по узким разбитым шоссейкам, которых, оказывается, так много в районе Петродворца. Стоило нам только выехать из Ольгина, как пошел густой снег, а питерской непогоде много не надо, чтобы навалить на дороги мощный слой слякоти. И в результате «дворники» на лобовом стекле БМВ пашут в авральном режиме. Андрей регулярно цедит сквозь зубы ругательства, а я время от времени зачем-то интересуюсь:
— Чего, Андрюш, скользко?
— А отгадай с трех попыток! У меня летняя резина. И приспичило же тебе куда-то переться в такой снегопад!
— Кто мог предположить? — строю я виноватую гримаску. — Ведь когда выезжали, всё было супер.
— «Супер», — передразнивает меня Андрей. — Вот вмажемся в какой-нибудь «Запорожец», вовек не расппатимся.
Но хранил нас Господь! Ни в кого мы не вмазались. И в тот момент, когда на улице уже совершенно стемнело; в тот момент, когда я уж было решила, что угробили этот мерзостный вечер впустую, Андрей тормозит возле высокой ограды.
— Кажется, здесь.
В нашу машину почти упирается «Линкольн Навигатор» с охраной. Две дорогие, грязнущие иномарки — это слишком бросается в глаза. А в мои планы не входит светиться.
— Проезжай дальше, — говорю я Андрею, а сама пытаюсь припомнить, как же выглядела эта ограда изнутри. Сколько раз смотрела на нее, когда гуляла в японском саду, и вот ведь, оказывается, забыла. Сегодняшняя ограда оштукатурена и покрашена розовой краской. А та, пятилетней давности? Нет, не вспомнить. Хотя, не всё ли равно? За пять с лишним лет ее могли не раз переделать.
Мы проезжаем мимо глухих железных ворот и останавливаемся опять, на этот раз метрах в двухстах от ограды.
— Пошли прогуляемся, поиграем в снежки, — предлагаю я, — потреплем моим стоякам нервишки.
Андрюша корчит недовольную рожу — прогулка по слякоти его не вставляет, — но безропотно вылезает из БМВ и, ежась от холода, за компанию со мной плетется назад, к розовому забору. «Линкольн» разворачивается и двигает следом за нами.
— Ты уверен, что это тот дом? — спрашиваю я. — Вернее, тот забор?
— Не совсем. Но, вроде бы, тот. — Андрей пожимает плечами и при этом умудряется чуть не упасть, поскользнувшись на свежем снежке. Я подхватываю его под локоток в последний момент.
— Аккуратнее, инвалид! Стояки и так на изменах. Доспотыкаешься до того, что устроят пальбу.
Мы тащимся вдоль розовой ограды, и я думаю, какая же я неспокойная дура. Зачем поперлась в такую даль через весь Питер? Куда проще было попросить навести справки о Монучаре Олега. А сейчас что могу сделать я? Разве что прогуляться по этой узенькой улочке, подышать свежим воздухом. Помесить грязь. Единственная (и, признаться, главная) польза от этой поездки — это то, что проветрилась, выбралась на полдня из заточения в Ольгине. Пора отправляться обратно.
