— Я в этом сомневаюсь, — без запинки ответил Стив.
— Я тоже. Если бы тут появился коп, она с громкими воплями
прибежала бы к нам. И зачем копу ставить ящик на ящик? Я с ним общался. Рост у
него шесть футов и шесть дюймов, может, и повыше. Чтобы достать до окна,
подставок. ему не потребовалось бы. Думаю, ящиками воспользовался человек
поменьше ростом, чтобы оказаться на одном уровне с Мэри, схватить ее…
— Может, Одри номер два?
— Возможно, но, мне кажется, улики говорят о другом. Я не
думаю, чтобы Мэри убрала бутылки ради незнакомого ей человека. Даже ради
плачущего ребенка. Понимаешь? Скорее, она отправилась бы за нами.
Стив взял фонарь, осветил рыбу Биллингсли, такую веселую,
радостную, и не удивился, обнаружив, что она ему совсем разонравилась. Кто же
смеется в доме с привидениями? Он выключил фонарь.
— И что вы об этом думаете, босс?
— Не надо так меня звать, Стив. Меня с самого начала это
коробило.
— Хорошо. Так что вы об этом думаете, Джонни?
Джонни огляделся, словно хотел убедиться, что они
по-прежнему одни. Потом достал три таблетки аспирина, бросил в рот, проглотил.
И тут Стив заметил поразительную вещь: несмотря на распухший нос и накопившуюся
усталость, Джонни выглядел моложе, чем в тот день, когда садился на мотоцикл.
Джонни поморщился, аспирин не сахар.
— Мамашка Дэвида.
— Кто?
— Скорее всего. Подумай сам, и увидишь, что все сходится.
Стив подумал и увидел, что по-другому просто быть не может.
Он не мог точно определить, в какой момент история Одри Уайлер разошлась с
истиной, но твердо знал, что причина происшедших с ней изменений — камни,
которые она называла кан тахи. Тех еще изменений. И с Эллен Карвер могло
произойти то же самое.
Внезапно Стива пронзила мысль, что Мэри Джексон лучше было
бы умереть. Ужасно, конечно, но в такой ситуации смерть не самый плохой исход.
Он сам предпочел бы отправиться на тот свет, нежели попасть под чары кан тахов.
Потому что видел, что происходит с человеком после того, как у него отбирают
кан тахи.
— И что же нам теперь делать? — спросил Стив.
— Выметаться из города. Любым способом.
— Хорошо. Если Дэвид все еще без сознания, мы его понесем.
Пошли.
И они направились в вестибюль.
5
Дэвид Карвер шагал по Андерсон-авеню мимо школы Западного
Уэнтуорта. По стене тянулась желтая надпись: «В ЭТОЙ ТИШИ ВСЯКОЕ МОЖЕТ
СЛУЧИТЬСЯ». Он обогнул угол и двинулся дальше по Медвежьей улице. Это его
позабавило: все-таки школу и лес на Медвежьей улице разделяли девять больших
пригородных кварталов, но во сне может случиться и не такое. Скоро он проснется
в своей спальне и школа с Медвежьей улицей вновь окажутся разнесенными в
пространстве.
А впереди посреди улицы стояли три велосипеда. На седлах. И
их колеса медленно вращались.
— Фараон сказал Иосифу: мне снился сон, и нет никого, кто бы
истолковал его, а о тебе я слышал, что ты умеешь толковать сны
[68]
.
Дэвид посмотрел на другую сторону улицы и увидел
преподобного Мартина. Пьяного, небритого. В одной руке он держал бутылку виски.
У ног растекалась лужа блевотины. Дэвид едва не отвел взгляд. Чего смотреть в
пустые, мертвые глаза.
— И отвечал Иосиф фараону, говоря: это не мое; Бог даст
ответ во благо фараону
[69]
. — Преподобный Мартин отсалютовал Дэвиду бутылкой и
поднес ее ко рту. — Иди за ними. Теперь мы попробуем выяснить, знаешь ли ты,
где был Моисей, когда погасли огни.
Дэвид пошел дальше. Хотел было обернуться, но в голову
закралась неприятная мысль: если он обернется, то увидит Мамми, ковыляющую
следом, обернутую старыми тряпками и обсыпанную пряностями.
Он прибавил шагу.
Проходя мимо велосипедов, Дэвид услышал, что одно из
вращающихся колес противно дребезжит. Звук этот напомнил ему о флюгере, который
с таким же дребезжанием вращался на крыше «Пивной пены»: гном с мешком золота
под мышкой. В…
Безнадега! Я в Безнадеге, и это сон! Я заснул, начав
молиться, я на втором этаже старого кинотеатра!
— Но пусть знают, что был пророк среди них
[70]
, — послышался
чей-то голос.
Дэвид посмотрел на другую сторону улицы и увидел мертвую
дикую кошку, пуму, висящую на знаке ограничения скорости. Пуму с человеческой
головой. Головой Одри Уайлер. Ее усталый взгляд остановился на нем. Дэвиду
показалось, что Одри попыталась улыбнуться.
— Но если он скажет тебе: «Давай поищем других богов», — ты
не должен верить ему.
Дэвид отвернулся, скорчил гримасу и, к полному своему
изумлению, увидел на Медвежьей улице Пирожка, свою маленькую сестричку, стоящую
на крыльце дома его друга Брайена (Брайен никогда не жил на Медвежьей улице, но
сон не считался с реалиями жизни). Она держала в руках Мелиссу Дорогушу.
— Все-таки мистер Большой Теневик — это он, — сказала
Кирсти. — Теперь ты это знаешь?
— Да. Знаю, Пирожок.
— Иди побыстрее, Дэвид. Мистер Большой Теневик настигает
тебя.
До его ноздрей донесся запах старых тряпок и пряностей,
поэтому он прибавил ходу. Впереди в зазоре меж кустов начиналась «тропа Хо Ши
Мина». Раньше ничто не мешало свернуть на нее с тротуара, разве что надпись на
асфальте «КЭТИ ЛЮБИТ РАССЕЛА», а теперь тропу охраняла древняя каменная статуя,
не кан тах — маленький бог, а кан так — большой бог. Шакал с вывернутой
головой, оскаленной пастью, выпученными, горящими яростью глазами. Одно ухо
откололось или его уничтожила эрозия. А из пасти высовывался не язык, а
человеческая голова — голова Колли Энтрегьяна в шляпе а-ля медвежонок Смоки.
— Страшись меня и уйди с этой тропы, — заявил торчащий изо
рта шакала коп приближающемуся Дэвиду. — Ми тоу, кан де лаш. Страшись
бестелого. Есть другие боги, кроме твоего. Кан тах, кан так. Ты знаешь, я
говорю правду.
— Да, но мой Бог силен, — буднично ответил Дэвид. Он сунул
руку в пасть шакала и схватил говорящий язык. Дэвид услышал, как кричит
Энтрегьян, почувствовал его крик, вибрация передалась через пальцы. А
мгновением позже голова шакала взорвалась беззвучной вспышкой. Осталось лишь
каменное туловище.
Дэвид свернул на тропу и заметил, что взгляд его то и дело
натыкается на растения, которые он никогда не видел в Огайо: колючие кактусы и
звездчатые кактусы, терескен шерстистый, мичелла волнистая, перекати-поле. И
тут на тропе появилась его мать. С почерневшим, изрезанным морщинами лицом,
настоящая старуха. С вываливающимися глазами. Ужас и печаль охватили Дэвида.
