— Да, да, твой Бог силен, тут спорить не о чем. — Она
продолжала разговор, начатый Энтрегьяном. — Но посмотри, что он сделал со мной.
Разве такая сила достойна восхищения? Стоит ли иметь такого Бога? — Она
протянула к нему руки, показывая гниющие ладони.
— Бог этого не делал. — Из глаз Дэвида полились слезы. — Это
сделал полицейский!
— Но Бог это допустил, — возразила она, и один ее глаз вывалился
на щеку. — Тот самый Бог, который позволил Энтрегьяну столкнуть Кирсти с
лестницы и повесить ее труп на крюк, чтобы ты его там нашел. Что же это за Бог?
Отвернись от него и обними моего бога. Мой хотя бы честен, когда речь заходит о
жестокости.
Весь этот разговор, не говоря уже о наглом, угрожающем тоне,
настолько не соответствовал образу матери, запечатленному в памяти Дэвида, что
он просто зашагал дальше. Не мог не зашагать. Мамми шла по его следу. Да, Мамми
медлительна, но Дэвид смекнул, что это одна из уловок, с помощью которых Мамми
настигала свои жертвы: пользовалась своей древнеегипетской магией, создавая
препятствия на их пути.
— Держись от меня подальше! — закричала разлагающаяся
лжемать. — Держись от меня подальше, не то я превращу тебя в камень во рту
бога! Станешь кан тахом в кан таке!
— Тебе этого не сделать, — спокойно ответил Дэвид. — И ты не
моя мать. Моя мать вместе с моей сестрой на небесах, у Бога.
— Глупость какая! — вознегодовал оборотень. В горле у него
клокотало, как у копа. Изо рта вылетали кровь и зубы. — Надо же такое
сморозить. Твой приятель, преподобный Мартин, смеялся бы над этим битый час,
если бы ты подносил ему виски и пиво. Правды в этом не больше, чем в рыбах и
лошадях Биллингсли! И не надо убеждать меня, что ты в это веришь. Ты же умный
мальчик. Не так ли, Дэйви? Даже не знаю, смеяться мне или плакать! — Оборотень
злобно улыбнулся. — Нет никаких небес, нет никакой загробной жизни… для таких,
как мы. Только боги, кан тахи, кан таки, могут…
Внезапно Дэвид понял истинную цель этой лекции — задержать
его. Задержать, пока Мамми не догонит и не задушит его. Он шагнул к этой твари,
выдававшей себя за его мать, и сжал ей голову. Неожиданно для себя самого Дэвид
рассмеялся, потому что сцена эта живо напомнила ему религиозные телепрограммы
всех этих безумных проповедников. Они сжимали головы своим жертвам и вопили:
«Болезнь выход-и-и-и-т! Опухоли выход-я-я-я-т! Ревматизм выход-и-и-и-т! Во имя
Иииисуса!» Вновь беззвучная вспышка, но на этот раз не осталось и тела. Дэвид стоял
на тропе один.
Он пошел дальше, с печалью в душе обдумывая сказанное
лжематерью. Нет никаких небес, нет никакой загробной жизни для таких, как мы.
Возможно, это правда, а может, и нет. Это ему знать не дано. Но оборотень
сказал также о том, что Бог допустил убийства его матери и сестры, а вот это
правда… тут не поспоришь.
Впереди показался дуб с «вьетконговским наблюдательным
постом». На земле, рядом с деревом, лежала серебряно-красная обертка от
шоколадного батончика «Три мушкетера». Дэвид наклонился, поднял ее, сунул в рот
и, закрыв глаза, высосал остатки шоколада. Бери, ешь, услышал он слова
преподобного Мартина, их подсказала память, голос Мартина не зазвучал в его
голове, но от этих слов на душе стало легче. Сие есть Тело Мое, за вас
ломимое
[71]
. Дэвид открыл глаза, боясь, что сейчас увидит перед собой пьяную
физиономию и пустые глаза преподобного Мартина, но не увидел.
Дэвид выплюнул обертку и взобрался на «вьетконговский
наблюдательный пост», ощущая сладкий привкус шоколада во рту. Взобрался в
грохот рок-н-ролла.
Кто-то, скрестив ноги, сидел на платформе и всматривался в
лес на Медвежьей улице. В такой позе любил сидеть Брайен: скрестив ноги и
обхватив подбородок ладонями. На какое-то мгновение Дэвид подумал, что перед
ним его закадычный друг, только уже ставший взрослым. Дэвид решил, что из этой
ситуации он выкрутится. Все-таки ему придется иметь дело не с разлагающейся
пародией на его мать или пумой с головой Одри Уайлер.
На плече молодого человека висел радиоприемник. Не плейер с
радио, а более старая модель. Кожаный чехол украшали две наклейки: желтая
улыбающаяся рожица и пацифик. Музыка доносилась из маленького динамика. Гитары,
ударные и четкий речитатив певца: «Мне плохо… мне совсем плохо… спросите нашего
семейного доктора, что со мной…»
— Брай? — произнес Дэвид, хватаясь за край платформы и
подтягиваясь на руках. — Это ты?
Мужчина повернулся. Худой, черноволосый, в бейсбольной
кепке, джинсах, серой футболке, больших солнцезащитных очках, Дэвид видел в них
свое отражение. Первый человек, встреченный Дэвидом в его… как и назвать-то… он
не знал.
— Брайена здесь нет, Дэвид.
— Тогда кто же вы? — Если бы парень в солнцезащитных очках
начал кровить или разлагаться, как Энтрегьян, Дэвид кубарем скатился бы с
дерева, не задумываясь над тем, что внизу его может поджидать Мамми. — Это наше
место. Мое и Брая.
— Браю сюда не попасть, — ответил черноволосый. — Брай,
видишь ли, живой.
— Я вас не понимаю. — Но, к сожалению, Дэвид очень даже
хорошо его понял.
— Что ты сказал Маринвиллу, когда тот пытался говорить с
койотами?
Дэвид вспомнил не сразу, что было неудивительно, потому что
сказанное им исходило не от него. Он лишь служил передаточным звеном.
— Я сказал, что он не должен говорить с ними на языке
мертвых. Только слова эти не мои, я…
Мужчина в солнцезащитных очках остановил его взмахом руки.
— Маринвилл пытался говорить на том языке, на котором сейчас
говорим мы: «Си ем, тоу ен кан де лаш». Понимаешь?
— Да. «Мы говорим на языке бестелых». — Дэвид задрожал всем
телом. — Я тоже умер… да? Я тоже мертв.
— Нет. Ты ошибаешься. Секундочку. — Мужчина прибавил звук
приемника, и оттуда донеслось: «Ты можешь сказать мне… что мучит меня… И
отвечал он: да-да-да…» Он улыбнулся. — «Рэскелз». Поет Феликс Кавальер
[72]
.
Круто?
— Да, — согласился Дэвид, не кривя душой. Он мог бы слушать
эту песню весь день. Она вызывала воспоминания о пляже и стройных девушках в
бикини.
Мужчина в бейсбольной кепке еще несколько секунд слушал
Феликса Кавальера, а потом выключил радио. Правой рукой. Когда он брался за
тумблер, Дэвид увидел шрам на запястье. Словно в свое время мужчина пытался
покончить с собой, перерезав вены. Тут же в голову Дэвида пришла другая мысль:
может, не просто пытался, но и добился своего? Разве они не в Стране мертвых?
