— Как ты узнал, что ее выкрали?
Дэвид улыбнулся:
— Во-первых, я ее не вижу. А про остальное, как и про то,
что Одри меня душила, мне рассказали.
— Кто, Дэвид? — спросил Ральф.
— Не знаю. Я даже не знаю, имеет ли это хоть какое-то
значение. Главное, что он сказал мне правду. Тут у меня никаких сомнений нет.
— Хватит рассказывать нам сказки, приятель. Отведенное для
них время истекло, — бросил Джонни. Голос звучал резко, но Джонни и не хотел
смягчать его. Это не дискуссия о роли божественного в реальной жизни. Время
сказок действительно кончилось, пришло время сматываться. И он не желал слушать
этого наводящего на него страх Иисуса Скаута.
И тут в его голове зазвучал голос Терри.
Этот Иисус Скаут как-то выскользнул из камеры, убил койота,
оставленного Энтрегьяном охранять вас, и спас твою паршивую жизнь. Может, тебе
следует послушать его, Джонни?
Потому-то я и развелся с Терри, подумал Джонни. Из-за ее
назойливости. Трахалась она преотлично, но не умела вовремя заткнуться и
послушать своего умного муженька.
Но Терри своего добилась: изменила ход его мыслей. Он
вспомнил, что сказал Биллингсли, когда мальчик выбрался из камеры. Даже Гудини
такое не под силу. Из-за головы. А еще телефон. И как он прогнал койотов. И
сардины с крекерами. Речь-то идет о чудесах, не правда ли?
Нельзя думать об этом, одернул себя Джонни. Потому что такие
вот иисусы скауты ведут людей к гибели. Достаточно вспомнить Иоанна Крестителя,
или тех монахинь в Южной Америке, или…
Даже Гудини такое не под силу.
Из-за головы.
Джонни понял, что он боится не только копа или тех темных
сил, что хозяйничали в Безнадеге.
Он боится и Дэвида Карвера.
— Мою маму, сестру, мужа Мэри убил не коп. — Дэвид посмотрел
на Джонни, и взгляд этот живо напомнил ему Терри. Именно такими взглядами она
сводила его с ума. Ты знаешь, о чем я говорю, читалось в этом взгляде. Ты это
точно знаешь, так что не отнимай у меня время, прикидываясь круглым дураком. —
Когда я был без сознания, я говорил с настоящим Богом. Только Бог не приходит к
людям сам. Они до смерти пугаются Его и не могут сделать то, что Он от них
хочет. Он появляется в другом образе. Птицей, столбом огня, горящим кустом,
вихрем…
— Или человеком, — вставила Синтия. — Уж загримироваться-то
Бог может под кого угодно.
Вот тут терпение Джонни лопнуло.
— Это же бред! — взревел он. — Нам надо выметаться отсюда,
разве вы этого не понимаете? Грузовик стоит на гребаной Главной улице, мы сидим
в этом ящике без единого окна, коп может быть где угодно, даже за рулем этого
гребаного грузовика! И… ну, я не знаю… койоты… стервятники…
— Он ушел, — спокойно ответил Дэвид, наклонился и взял еще
одну бутылку джолт-колы.
— Кто? — переспросил Джонни. — Энтрегьян?
— Кан так. Не важно, в чьем он теле: Энтрегьяна, моей мамы
или того человека, с которого это и началось. Всегда все одинаково. Всегда кан
так, большой бог, хранитель. Он ушел. Разве вы этого не чувствуете?
— Я ничего не чувствую.
Не придуривайся, упрекнула его Терри.
— Не придуривайтесь. — Дэвид пристально смотрел на него,
держа в руках бутылку.
Джонни наклонился к мальчику:
— Ты читаешь мои мысли? Если да, то я буду тебе крайне
признателен, если ты уберешься из моей головы, сынок.
— Я лишь стараюсь убедить вас выслушать меня, — ответил
Дэвид. — Если будете слушать вы, послушают и остальные. Ему не потребуется
посылать кан тахов и даже кан така против нас, если мы не достигнем согласия
между собой. Если он увидит, что окно разбито, то ворвется и растерзает нас!
— Ладно, ладно, не надо играть на чувстве вины. Я, во всяком
случае, ни в чем не провинился.
— Я этого и не говорил. Просто выслушайте, хорошо? — В
голосе Дэвида слышалась мольба. — Вы можете себе это позволить, время есть,
потому что он ушел. И трейлеры с дороги убраны. Не понимаете почему? Он хочет,
чтобы мы покинули город.
— Вот и прекрасно. Так дадим ему то, что он хочет!
— Давайте послушаем, что хочет сказать нам Дэвид, — вмешался
Стив.
Джонни резко развернулся.
— Похоже, ты забыл, кто тебе платит, Стив. — Если он и
сожалел, что эти слова сорвались у него с языка, то не подал виду. Слишком
сильно было желание выбраться отсюда, сесть за руль «райдера» и катить куда
глаза глядят. Лишь бы подальше от Безнадеги. Желание это сильно смахивало на
панику.
— Вы сами просили не звать вас боссом. Вот я и выполняю вашу
просьбу.
— А как же Мэри? — спросила Синтия. — Он говорит, что она
жива!
Джонни чуть не набросился на нее с кулаками.
— Ты можешь паковать чемоданы и путешествовать с Дэвидом на
«ТрансБог эйрлайнз», но меня увольте.
— Мы его послушаем, — произнес Ральф.
Джонни изумленно вытаращился на него. Если он от кого и
ожидал поддержки, так это от отца мальчика. Разве не он сказал в фойе
«Американского Запада», что, кроме Дэвида, у него никого не осталось?
Джонни оглядел всех и пришел к неутешительному для себя
выводу: они все были заодно, он остался в одиночестве. А ключи от грузовика
лежали в кармане у Стива. Однако мальчик-то смотрел главным образом на него,
Джона Эдуарда Маринвилла. Смотрел точно так же, как смотрели на него многие с
той поры, когда в двадцать два года он опубликовал свой первый роман. Он-то
думал, что привык к этим взглядам, и, возможно, так оно и было, но сейчас дело
обстояло несколько иначе. Джонни подозревал, что никто — ни учителя, ни
читатели, ни критики, ни издатели, ни собутыльники, ни женщины — не хотели от
него того, что желал получить этот мальчик. Пока он вроде бы просил только
выслушать его, но Джонни опасался, что это всего лишь начало.
Глаза, впрочем, не просто смотрели. Они умоляли.
Забудь об этом, парень, подумал Джонни. Когда люди хотят,
чтобы ты сел за руль, автобус, похоже, всегда терпит крушение.
Послушай не ради Дэвида, а ради себя, а не то я боюсь, что
крушение потерпит, если уже не потерпел, твой личный автобус. Это опять был
голос Терри, этой настырной сучки. Я думаю, ты умрешь и тебя подвесят
где-нибудь на крюке, если ты не выслушаешь его, Джонни. Так что, ради Бога,
послушай!
— Энтрегьян ушел? Ты в этом уверен? — тихо, без надрыва
спросил Джонни.
