И Терри, похоже, это знала. После пяти лет общения
исключительно через адвокатов они рискнули вернуться к прямому диалогу, сначала
посредством писем, а потом и телефона. Поначалу они вели себя предельно
осмотрительно, опасаясь мин, которые могли остаться в руинах города их любви,
но с годами стремление к общению окрепло. Терри проявляла постоянный интерес к
делам своего бывшего мужа, что не слишком ему нравилось. Но при этом в ее
голосе постоянно звучала искренняя доброжелательность, которую Джонни находил
успокаивающей. Эдакая холодная рука, ложащаяся на пылающий лоб.
После того как он бросил пить, их контакты участились, но
опять же через посредника, в роли которого выступали письмо или телефон. И
Джонни, и Терри, казалось, без слов понимали, что личная встреча может
разрушить те хрупкие узы, которые теперь связывали их. Но разговоры на трезвую
голову также таили в себе немалую опасность, грозя иной раз перейти в пикировку
язвительными фразами. Терри хотела, чтобы Джонни вернулся к «Анонимным
алкоголикам»
[17]
, и заявила ему, что он вновь запьет, если не прислушается к ее
совету. А за спиртным последуют наркотики, как за сумерками приходит ночь.
Джонни ответил, что у него нет желания провести остаток
жизни в церковных подвалах, общаясь с бывшими забулдыгами, которые радостно
уверяют друг друга, будто сила воли — это прекрасно… а потом разъезжаются на
старых развалюхах по своим домам, где их никто не ждет, кроме кошек.
— К «Анонимным алкоголикам» ходят те, кто раздавлен жизнью и
не знает, чем себя занять, — говорил ей Джонни. — Поверь мне, я там бывал. Или
почитай Джона Чивера. Он написал о них всю правду.
— Джон Чивер нынче много не пишет, — ответила Терри. —
Думаю, тебе тоже известно, почему.
Терри иногда могла уколоть его, сомневаться в этом не
приходилось.
А три месяца тому назад она одарила его этой идеей,
промелькнувшей в обычном разговоре, касающемся планов детей на будущее, ее
планов и, само собой, его планов. Первые месяцы этого года Джонни убил на двести
страниц исторического романа о Джее Гулде
[18]
. Наконец он понял, что у него
получается (перепевы с Гора Видала), и выбросил все в корзину. Вернее, сварил.
Крайне недовольный собой, Джонни положил дискеты в микроволновую печь и на
десять минут включил ее на максимальный режим. Вонь пошла невообразимая, и в
итоге пришлось выкидывать микроволновку.
Обо всем этом он и рассказал Терри. Закончив свое
повествование, Джонни сел в кресло, прижал телефонную трубку к уху и закрыл
глаза, ожидая ее очередного совета: правильно, не надо тебе иметь дела с
«Анонимными алкоголиками», зато пора поискать хорошего психоаналитика.
Вместо этого Терри сказала, что ему следовало положить
дискеты в кастрюльку из керамики или жаростойкого стекла и воспользоваться
конвекционной печкой. Джонни знал, Терри шутит, к тому же шутит насчет него, но
мысль о том, что она уважает принятое им решение и не видит в нем признаков
отрыва от реальности, подействовала успокаивающе, опять же как холодная рука на
разгоряченный лоб. Терри, конечно, его не одобряла, но он и не искал одобрения.
— Впрочем, откуда тебе знать, что и для чего нужно на кухне.
— Вот тут он громко расхохотался. — И что ты теперь намерен делать, Джонни?
Есть какие-нибудь мысли на этот счет?
— Ни одной.
— А может, тебе обратиться к документальной прозе? На
какое-то время забыть о романе?
— Это же глупо, Терри. Ты знаешь, что документальных вещей я
не пишу.
— Ничего такого я не знаю, — резко ответила она, мол, не
дури мне голову. — За первые два года нашей совместной жизни ты написал с
дюжину очерков. И опубликовал их. За хорошие деньги. В «Лайфе», «Хар-персе», даже
парочку в «Нью-йоркере». Тебе-то забыть легко, не ты ходил по магазинам и
оплачивал счета. А тогда твои гонорары пришлись как нельзя кстати.
— А-а. Очерки из так называемого цикла «Сердце Америки».
Точно. Я не забыл их, Терри. Просто выбросил из памяти. Они даже не изданы
отдельной книгой.
— Потому что ты не разрешил их издать, — уколола его Терри.
— Поскольку, по твоему разумению, они не соответствовали тому бессмертному
облику, какой должен остаться в памяти потомков.
Джонни предпочел промолчать. Иной раз он просто ненавидел ее
память. Сама-то она писать не умела, ее опусы на семинарах, где они и
познакомились, не следовало показывать даже преподавателю, если она что и
опубликовала, так это письма к редактору, но вот помнила Терри все, до
мельчайших подробностей. Тут уж с ней мало кто мог сравниться.
— Ты меня слушаешь, Джонни?
— Слушаю.
— Я безошибочно угадываю, когда тебе не нравится то, что я
говорю, так как только в этих случаях ты замолкаешь. Становишься очень уж
задумчивым.
— Я тебя слушаю. — И он вновь замолчал, надеясь, что Терри
переменит тему. Но она, естественно, не переменила.
— Ты написал три или четыре очерка, потому что кто-то
попросил тебя об этом. Не помню, кто…
Чудо, подумал Джонни. Терри чего-то не помнит.
— …И я думала, ты на этом и остановишься, но начали
поступать просьбы от других издателей. Меня это не удивило. Ты писал отличные
очерки.
Все это время Джонни молчал, стараясь вспомнить,
действительно ли они были так хороши. На все сто процентов доверять Терри в
вопросах творчества он не мог, но ее мнение не следовало и отметать. Как
беллетрист она не поднималась выше уровня «Проснувшись на рассвете, я увидел
птичку, и мое сердце радостно забилось», но вот критиком Терри была серьезным, способным
воспринять не только букву, но и дух написанного. Именно это противоречие, ее
желание писать прозу и ее способность к точному критическому анализу, стало
одной из причин, привлекших к ней его внимание (основная, однако, заключалась в
другом: в те годы Терри, пожалуй, вполне могла бы претендовать на титул «Мисс
Бюст Америки»).
А вот из всего цикла очерков по прошествии стольких лет он
мог вспомнить только один — «Смерть во второй смене». Об отце и сыне,
работавших на сталеплавильном заводе в Питсбурге. У отца случился сердечный
приступ, и он умер на руках у сына на третий день четырехдневной командировки
Джонни Маринвилла на этот завод. Сначала-то он хотел писать о сталелитейном
производстве, но разом отказался от своего первоначального замысла и написал
сентиментальный очерк, ни единым словом не погрешив против истины. Труд его не
остался незамеченным. Редактор, который готовил материал для публикации в
«Лайф», шесть недель спустя прислал Джонни письмо, в котором сообщил, что по
числу откликов очерк «Смерть во второй смене» занял почетное четвертое место за
все время существования журнала.
