— Господи, какие же они отвратительные! — воскликнул коп. —
А в последнее время их стало больше, чем вшей в одеяле. Утром или в полдень,
когда самая жара, их не увидишь. Зато во второй половине дня… вечером… ночью… —
Он покачал головой.
— Что вы ему сказали? — спросил Джонни. — Я такого никогда
не слышал. Что-то индейское? На языке какого-то племени? Здоровяк коп
рассмеялся:
— Не знаю я ни одного индейского языка. Эти слова значения
не имеют. Просто детский лепет.
— Но он же вас слушал!
— Нет, он смотрел на меня. — Коп нахмурился, словно
удивляясь, что нашелся человек, решившийся спорить с ним. — Я украл его глаза,
ничего больше. Дыры его глаз. Думаю, все эти разговоры о приручении животных
болтовня, но когда дело доходит до волков пустыни… ну, если вы крадете их
глаза, не важно, что вы говорите. Обычно они не опасны, кроме, разумеется,
бешеных. И главное, чтобы они не почуяли запаха страха. Или крови.
Джонни глянул на правый рукав копа и подумал: не эта ли
кровь привлекла койота?
— Но им нельзя противостоять, когда они сбились в стаю.
Особенно если у стаи сильный вожак. Тогда они не ведают страха. Они будут гнать
оленя, пока у того не разорвется сердце. Иногда ради забавы. — Коп помолчал. —
Или человека.
— Однако, — только и смог сказать Джонни. — Это… интересно.
— Интересно, правда? — Коп улыбнулся. — Наука о пустыне.
Скрижали пустующей земли. Звучание открытого пространства.
Джонни смотрел на него открыв рот. Вдруг его
приятель-полицейский заговорил, как поэт.
Он пытается произвести на меня впечатление, ничего больше…
это типичный монолог коктейль-пати, только без коктейля. Я это видел и слышал
тысячу раз.
Возможно. Но раньше он без этого обходился. Издалека вновь
донесся знакомый вой. Однако выл не тот койот, что убежал от них, Джонни в этом
не сомневался. Вой донесся с другой стороны, скорее всего в ответ на вой
первого койота.
— Похоже, пора сматываться отсюда! — воскликнул коп. — Вам
бы лучше убрать вот это. — Он повернулся к мотоциклу и показал на левую багажную
сумку. Джонни увидел, что из нее торчит кусок его нового пончо,
ярко-оранжевого, чтобы в ненастье водители автомобилей заметили его издалека.
Как я мог не увидеть, что пончо торчит из сумки, когда
остановился, чтобы облегчиться? подумал Джонни. Такого просто не могло быть. И
еще. Он останавливался на заправке в Претти-Найсе, а потом открывал эту
багажную сумку, чтобы достать карту Невады. Проверил, сколько миль до Остина,
сложил карту и убрал ее. Затем защелкнул замки. Это он хорошо помнил, а теперь
сумка была открыта.
Джонни не мог пожаловаться на отсутствие интуиции. Лучшими
своими произведениями он был обязан именно интуиции, а не планомерной
подготовке к их написанию. Спиртное и наркотики притупили интуицию, но не
уничтожили ее, и она вернулась, пусть не в полной мере, но вернулась, когда он
отказался и от первого, и от второго. Вот и теперь, глядя на краешек пончо,
Джонни услышал задребезжавший в голове колокольчик тревоги.
Это сделал коп.
Деяние совершенно бессмысленное, но интуиция подсказывала
ему, что именно так все и произошло. Коп раскрыл багажную сумку и вытащил
пончо, пока Джонни, стоя спиной к дороге, справлял малую нужду. А потом, во
время их разговора, коп стоял так, чтобы Джонни не мог увидеть торчащее из
сумки пончо. Похоже, этот парень не потерял головы, встретив любимого автора.
Может, коп не так уж и любил его романы, эссе, поэмы. Потому что, похоже, он
преследовал определенную цель.
Какую цель? Что мне подсказывает интуиция? Какую цель?
Джонни не знал, и это ему очень не нравилось. А еще ему не
нравились странные слова, брошенные копом койоту.
— Ну? — Коп улыбался, и улыбка эта еще больше встревожила
Джонни. Не было в ней восторга благодарного читателя. От этой улыбки веяло
холодом, даже презрением.
— Что «ну»?
— Вы собираетесь закрыть сумку? Тэк!
У Джонни екнуло сердце.
— Тэк? Что это значит?
— Я не говорил тэк. Это вы сказали тэк.
Продолжая улыбаться, коп сложил руки на груди.
Как же мне хочется выбраться отсюда, подумал Джонни.
Да уж, дружеская встреча, похоже, близка к завершению. И
если ему ничего не остается, как выполнить приказ, пусть будет так. Маленькая
интерлюдия, которая так хорошо началась, заканчивается не столь уж забавно…
словно туча нашла на солнце и вокруг сразу все стало сумрачно, зловеще.
А если, спросил себя Джонни, этот тип хочет причинить мне
вред? Он наверняка пропустил пару банок пива.
Что ж, ответил он сам себе, может, и хочет. Что я могу
изменить. Разве только пожаловаться местным койотам.
Возбужденное воображение мгновенно нарисовало отвратительную
картину: коп роет яму в пустыне, а в тени патрульной машины лежит тело
человека, который был лауреатом Национальной книжной премии и трахал самую
знаменитую киноактрису Америки. Конечно, эту картину он отмел сразу. Не из
страха, а от неизвестно откуда взявшейся уверенности, что такого просто не
может быть. Таких, как он, не убивают. Они иной раз кончают жизнь
самоубийством, но от чьей-то руки, к примеру, от руки чокнутого копа, они не
погибают. Если такое и случается, то лишь в бульварных романах.
Правда, с Джоном Ленноном это все-таки случилось, но…
Джонни направился к багажной сумке, и до его ноздрей донесся
исходящий от копа запах. На мгновение Джонни вспомнил отца, отчаянно веселого,
любящего крепкое словцо забулдыгу, от которого всегда пахло, как сейчас от
копа: на поверхности — лосьон после бритья «Олд спайс», под ним — запах пота.
Джонни увидел, что оба замка открыты, поднял крышку,
чувствуя запах пота и «Олд спайс»: коп стоял у него за спиной. Джонни уже начал
убирать пончо, когда заметил, что лежит на его дорожных картах. Он, конечно,
остолбенел, но в общем-то не очень и удивился, ожидая чего-то подобного. Джонни
обернулся к копу. Тот смотрел в багажную сумку.
— О, Джонни. — Коп с сожалением покачал головой. — Это
печально. Очень печально.
Он протянул руку и достал из сумки мешок размером с галлон,
лежавший на стопке карт. Джонни не пришлось принюхиваться, чтобы понять, что
насыпан в мешок отнюдь не чай. А на мешке, словно в насмешку, красовалась
круглая желтая наклейка с улыбающейся рожицей.
— Это не мое. — На Джонни навалилась такая усталость, что он
даже не стал возмущаться. — Это не мое, и вы это знаете. Потому что именно вы
положили сюда этот мешок.
