А что теперь?
Он понятия не имел, где находится, разве только…
— Я к западу от Эли, на шоссе пятьдесят. — Едкий пот заливал
глаза. — Не знаю, как далеко, наверное, милях в сорока. Тут впереди, на
обочине, стоит кемпер. Здесь коп, не из дорожной полиции, городской коп, только
я не знаю, из какого города… Я не видел, что написано на дверце патрульной
машины… не знаю его фамилии… — По мере приближения копа Джонни говорил все
быстрее, еще немного, и он начал бы тараторить.
Спокойнее, приказал себе Джонни, до этого типа еще добрая
сотня ярдов. Так делай то, к чему ты привык… то, за что тебе всю жизнь платили
деньги. Ради Бога, доноси до людей свою мысль!
Однако такого ему никогда еще не приходилось делать. Деньги
он зарабатывал, иной раз поднимал свой голос в защиту справедливости, все так,
но ни разу ему еще не приходилось защищать свою жизнь. Если коп поднимет голову
и увидит его… Сам-то Джонни спрятался за дверцу, но антенна наверняка видна
через окно, конечно, видна…
— Он взял мой мотоцикл, Стив. Он взял мой мотоцикл и отогнал
его в пустыню. Засыпал «харлей» песком. Это в миле или чуть дальше на восток от
кемпера, о котором я тебе говорил. К северу от дороги. Ты сможешь его увидеть,
если не зайдет солнце.
Джонни шумно сглотнул.
— Позвони копам… в полицию штата. Скажи им, что на меня
набросился коп, светловолосый и огромный… настоящий гигант. Ты меня понял?
Из трубки доносились только помехи.
— Стив! Стив, ты меня слышишь?
Нет. Похоже, не слышит.
На дисплее темнела только одна черта, вторая исчезла. Связь
оборвалась, а Джонни думал лишь о том, что ему надо сказать, и поэтому не
заметил, когда это произошло и что успел услышать Стив.
Джонни, а ты уверен, что он вообще тебя услышал?
Голос Терри, который он иной раз любил, но иногда ненавидел.
Сейчас ненавидел. Ненавидел больше любого другого голоса, когда-либо слышанного
им. Ненавидел еще больше за звучавшее в нем сочувствие.
Ты уверен, что тебе все это не привиделось?
— Нет, он выходил на связь, выходил. — Джонни слышал в своем
голосе молящие нотки, и это тоже вызывало ненависть. — Выходил, можешь в этом
не сомневаться, сука. Выходил, по крайней мере на несколько секунд.
Копа отделяли от патрульной машины всего пятьдесят ярдов.
Джонни убрал антенну и попытался засунуть телефон в нагрудный карман. Но тот
скользнул по клапану, упал Джонни на колени и отскочил к дверце. Поначалу
Джонни не увидел его среди бумаги, главным образом листовок, призывающих к
борьбе с распространением наркотиков, и оберток от гамбургеров, покрытых
пятнами жира. Его пальцы сомкнулись на чем-то твердом на ощупь, но слишком
узком, чтобы быть телефоном. Короткого взгляда, которым удостоил сей предмет Джонни,
прежде чем отбросить его в сторону, хватило, чтобы у него похолодело внутри:
это была пластиковая заколка для волос, явно принадлежавшая маленькой девочке.
Не бери в голову, у тебя нет времени думать о том, что мог
делать ребенок на заднем сиденье патрульной машины. Найди этот чертов телефон,
коп уже…
Да. Почти. Джонни слышал, как скрипит песок под сапогами
гиганта, слышал, несмотря на завывания ветра, раскачивающего патрульную машину.
Пальцы нащупали пластиковые кофейные чашки, а среди них и
телефон. Джонни схватил его, сунул в карман и защелкнул клапан. Подходя к
машине спереди, коп наклонился, словно хотел увидеть Джонни через ветровое
стекло. Лицо гиганта обгорело еще больше. Кое-где солнце просто сожгло его.
Нижнюю губу, отметил про себя Джонни, и кожу около правого виска.
Хорошо бы ему совсем сгореть!
Коп открыл водительскую дверцу, пригнулся и уставился на
пленника. Ноздри его расширились. Джонни показалось, что каждая из них размером
с дорожный тоннель.
— Ты набздел в моей машине, лорд Джим? Если так, то в городе
я прежде всего поставлю тебе большую клизму.
— Нет, — ответил Джонни, почувствовав, что из носа в горло
вновь потекла кровь. — Воздух я не портил.
Слова копа разом успокоили его. В городе я прежде всего
поставлю тебе большую клизму. Значит, этот псих не вытащит его из машины, не
размажет мозги по асфальту, не похоронит рядом с мотоциклом.
А может, так он пытается убаюкать мою бдительность? Ждет, пока
я расслаблюсь, чтобы ему было легче сделать… Что? Да все, что ему
заблагорассудится.
— Ты боишься? — спросил коп, все еще глядя на Джонни через
металлическую сетку. — Говори правду, лорд Джимми, лгать мне бесполезно. Тэк!
— Конечно, я боюсь. — «Конечно» превратилось у Джонни в
«конесно», он гнусавил, как при сильной простуде.
— Хорошо. — Коп сел на краешек сиденья, снял шляпу и
посмотрел на нее. — Не подходит. Ту, что подходила, уничтожила эта чертова
певица. Даже не спела «Улетая на гребаном самолете».
— Это плохо, — вырвалось у Джонни, хотя он понятия не имел,
о чем идет речь.
— Губы, которые лгут, надобно держать на замке. — Коп бросил
шляпу, которая ему не подходила, на пассажирское сиденье. Она приземлилась на
металлическую ленту, усеянную сотнями острых штырей. А коп всей своей массой
обрушился на водительское сиденье. Спинка прижала левую ногу Джонни к заднему
сиденью.
— Приподнимитесь! — завопил Джонни. — Вы сломаете мне ногу!
Приподнимитесь, чтобы я мог вытащить ее! Господи, вы же меня убиваете!
Коп не ответил, но давление на ногу Джонни усилилось. Он
обхватил ее обеими руками и с неимоверным усилием вырвал из зазора между
спинкой и задним сиденьем. В результате кровь вновь хлынула ему в горло, и он
едва не задохнулся.
— Мерзавец! — выкрикнул Джонни, харкнув кровью.
Коп ничего не замечал. Он сидел, наклонив голову и барабаня
пальцами по рулю. Дыхание с трудом вырывалось у него из груди, и Джонни сначала
подумал, не копирует ли коп его, но потом решил, что нет. Надеюсь, что у него
астма. Надеюсь, этот приступ его и задушит.
— Послушайте. — Он попытался изгнать ненависть из своего
голоса. Мне нужно что-нибудь обезболивающее. Ужасно болит нос. Хотя бы аспирин.
У вас есть аспирин?
Коп молчал и лишь барабанил пальцами по рулю.
Джонни открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, но
передумал. Боль страшная, это точно, такой он никогда еще не испытывал, даже в
восемьдесят девятом, когда выходил камень, и то было легче, но умирать-то он не
хотел. А судя по позе копа, пусть и безумца, тот о чем-то думал, и мешать ему
не следовало, потому что он мог выбрать самый простой способ, чтобы избавиться
от помехи.
