Нет, нет, черт побери, причина не в ружье. Он дал старику
виски лишь для того, чтобы тот пришел в себя и смог оказать посильную помощь.
Возможно. Возможно, и так. Сомнения, конечно, оставались, но
в экстремальных ситуациях всегда есть место сомнению. В любом случае идея была
не из лучших. Но такое с ним случалось не раз, а Джон Эдуард Маринвилл как раз
гордился тем, что умел признавать собственные ошибки.
— Почему бы нам не оставить этот стаканчик на потом? — Он
выхватил стакан из руки старика в тот самый момент, когда Биллингсли уже
подносил его ко рту.
— Эй! — Рука Биллингсли потянулась за стаканом. Из глаз чуть
не брызнули слезы. — Отдай!
Джонни отвел свою руку подальше. Когда он проносил стакан
мимо рта, у него возникло желание решить проблему самым простым и быстрым
способом. Но он удержался, поставив стакан на бар. Теперь ветеринар мог
добраться до стакана, лишь обежав Джонни с одной или другой стороны. Впрочем,
Джонни нисколько не сомневался, что Биллингсли способен и на такое.
Старику так хотелось выпить, что он пропердел бы «Марш
морских пехотинцев»
[60]
, если бы ему пообещали за это двойную порцию виски. А
пока все смотрели на них, за исключением Мэри, которая все еще потирала руку
(Джонни заметил, что рука покраснела, но не сильно).
— Дай стакан! — завопил Биллингсли и потянулся к стоящему на
баре стакану, сжимая и разжимая пальцы, словно рассерженный ребенок, требующий
вернуть ему соску. Джонни внезапно вспомнил, как актриса, та самая, с
изумрудами, которая была любимицей всей Америки, однажды толкнула его в бассейн
в отеле «Бел-Эйр», как при этом все смеялись, как смеялся он сам, весь мокрый,
вылезая из бассейна, с бутылкой пива в руке, слишком пьяный, чтобы понимать,
что происходит, чтобы отдавать себе отчет, что каждая фотовспышка — очередной
гвоздь в гроб его репутации. Да, сэр, да, мэм, таким он был в тот жаркий день в
Лос-Анджелесе, смеялся как сумасшедший в мокром костюме от Пьера Кардена, с
бутылкой «Бада», вскинутой над головой, словно спортивный кубок, и все смеялись
вместе с ним.
Действительно, чего не повеселиться: его столкнули в
бассейн, как в каком-нибудь фильме. Так что, Джонни Маринвилл, добро пожаловать
в прекрасный мир запойных пьяниц, давай поглядим, какой выход найдешь ты
теперь, когда тебе предстоит иметь дело с одним из них.
Его охватил стыд, скорее за себя, чем за Тома, хотя
смотрели-то все на Тома (за исключением Мэри, все еще поглощенной своей рукой),
на Тома, который повторял как заведенный: «Дай стакан», сжимая и разжимая
пальцы (гребаный настырный ребенок), Тома, который поплыл всего лишь с трех
глотков виски. С этим Джонни уже сталкивался. После нескольких лет тесного
общения с бутылкой, когда он пил все попадавшееся под руку, но оставался
трезвым, Джонни удивляло, что некоторые из его собутыльников отключались,
опрокинув первый стакан. Не верится как-то, но это правда. Вот и дивитесь,
люди, смотрите, что такое последняя стадия алкоголизма, и не говорите потом,
будто не верите своим глазам.
Джонни обнял Биллингсли, наклонился к его уху и прошептал:
— Будь хорошим мальчиком, и позже ты получишь свой стакан.
Том посмотрел на него налитыми кровью глазами.
— Вы обещаете? — прошептал он в ответ, окатив Джонни волной
перегара.
— Да, — кивнул Джонни. — Признаюсь, я поступил
недальновидно, угостив тебя виски, но теперь буду поддерживать на плаву, можешь
не беспокоиться. Однако это все, что я смогу для тебя сделать. Так что веди
себя достойно, договорились?
Биллингсли смотрел на него в упор. Слезящиеся глаза с
красными белками. Блестящие от слюны губы.
— Я не могу.
Джонни вздохнул и на мгновение закрыл глаза. Когда он их
открыл, Биллингсли смотрел через сцену на Одри Уайлер.
— Почему ее гребаная юбка такая короткая? — пробормотал он.
От старика так разило, что Джонни подумал: а не ошибся ли он в подсчете? Может,
док незаметно для него успел еще раза два приложиться к бутылке?
— Не знаю. — Джонни увлек Биллингсли подальше от бара и
стоявшего на нем стакана. — Ты недоволен?
— Нет. Нет, я… Я просто… — Тут он посмотрел Джонни в глаза.
— О чем я говорил?
— Не важно. — Джонни обворожительно улыбнулся, ну прямо как
продюсер, обещающий позвонить на следующей неделе. — Вот о чем я хочу тебя
спросить… Почему эту дыру в земле назвали Китайской шахтой? Я все время об этом
гадаю.
— Полагаю, мисс Уайлер знает об этом больше меня, — ответил
Биллингсли, но Одри на сцене уже не было: она скрылась в правом коридорчике,
возможно, в поисках еды. А вот Ральф и Дэвид подошли к ним.
— Да перестаньте, — махнул рукой Ральф, неожиданно живо
поддержав разговор. Джонни взглянул на него и понял, что Ральф Карвер, несмотря
на собственные проблемы, правильно оценил ситуацию. — Готов спорить, что в знании
местной истории эта молодая женщина вам не чета. Что она вообще может знать,
появившись здесь совсем недавно? Ведь Китайская шахта — это местная история,
правда?
— Ну… да. История и геология.
— Не упирайтесь, Том, — поддержала Ральфа Мэри. — Расскажите
нам о прошлом вашего города. Помогите скоротать время.
— Хорошо, — кивнул Том. — Но это не рождественская сказочка,
предупреждаю сразу.
Подошли и Стив с Синтией. Стив обнимал девушку за плечи, она
обхватила его за талию.
— Расскажите нам все, что знаете, старина, — улыбнулась
Синтия. — Не томите.
И он рассказал.
2
— Задолго до того, как кто-либо задумался о добыче меди в
здешних краях, тут добывали золото и серебро. — Биллингсли уселся в
кресло-качалку и отрицательно покачал головой, когда Дэвид предложил ему стакан
воды. — Тогда никто еще не додумался до добычи руды открытым способом. В 1858
году шахта «Диабло компани» открыла рудник Рэттлснейк номер один, который
теперь называется Китайской шахтой. Добывали там золото, много золота.
Рудник был с вертикальным шахтным стволом, другого тогда не
знали, и он все глубже и глубже уходил за жилой, хотя в компании знали, что это
небезопасно. В южной части нынешнего открытого карьера дело обстояло не так уж
плохо. Известняк, скерн, разновидность невадского мрамора. Часто встречается
волластонит. Особой ценности этот минерал не представляет, но смотреть на него
приятно.
Однако шахтный ствол прорубили в северной части. Земля там
была плохая. Она не годилась ни для шахтных работ, ни для земледелия, вообще ни
для чего. Скверная земля, говорили про то место шошоны
[61]
. Они называли ее
каким-то удачным словом, у шошонов было много таких слов, но я его не помню.
