Оказавшись во дворе, Лямпе помедлил, потом решительно кивнул
Пантелею в сторону кухни, и оба двинулись туда, распугав ближайших кур,
очевидно решивших, что настала их очередь угодить в ощип.
Они вошли довольно-таки бесцеремонно. Кухня оказалась
просторной и довольно чистой, чему немецкая душа Лямпе могла бы умилиться, будь
у него и в самом деле немецкая душа. На плите в огромной кастрюле энергично
булькало варево, по запаху мгновенно опознававшееся как мясные щи. У плиты на
уродливом табурете сидела раскрасневшаяся толстуха, способная формами привести
в неземное восхищение великого Рубенса. Она таращилась на кастрюлю с тем
туповато-философским выражением, какое нередко у русских баб из простонародья.
Мельком глянув на визитеров, она встретила их появление совершенно равнодушно,
даже не озаботившись застегнуть распахнутую по-домашнему ситцевую кофточку.
В лице второй женщины, хоть и одетой столь же просто, тем не
менее просматривались некоторые признаки более высокого, по сравнению с первой,
умственного развития. Именно она с нотками сварливости заявила:
– С чего б это посторонним господам по чужим кухням
лазать…
Посчитав это замечание чисто риторическим, Лямпе ничего не
стал говорить в ответ. Он просто-напросто кивнул Пантелею, и тот, нехорошо
выпятив челюсть, отчеканивая каждую букву так, словно забивал гвозди в сухую
доску, проговорил:
– Сыскные агенты.
И в подтверждение продемонстрировал обеим на ладони большую
серебряную бляху, старательно начищенную зубным порошком до идеального
сверкания.
Судя по лицам кухарки и второй особы, сверкающая бляха
произвела надлежащее действие. Лямпе усмехнулся про себя. Бляха эта, по случаю
попавшая к Пантелею в руки, на самом деле была нагрудным знаком выпускника
Императорской ветеринарной академии. Но вряд ли провинциальные обыватели
вдавались в такие тонкости, ибо погоны, кокарды и бляхи исстари считались на
Руси атрибутами грозного начальства, а их неисчислимое разнообразие могло
ввести в заблуждение и кого-нибудь поумнее двух недалеких баб. Главное, там
имелись императорская корона, венок из дубовых листьев и две змеи. Именно змеи
чаще всего и производили на примитивные умы особенное впечатление.
– Не вы ли будете коллежская регистраторша
Хлынова? – спросил Лямпе непреклонно-повелительным тоном.
Поименованная торопливо закивала:
– Она самая, Евдокия Васильевна… Что ж за напасть,
господи, на бедную вдову? Кого хотите спросите, господа агенты, а нумера всегда
считались приличными… Господина околоточного надзирателя взять, помощника
пристава… Еще при покойнике, коллежском регистраторе…
– Вчерась только господин помощник пристава изволили
курочку скушать, под смородинную… – сообщила кухарка, с лица которой
философичность исчезла, а тупость осталась.
– Успокойтесь, – сказал Лямпе. – К вам,
дражайшая Евдокия Васильевна, мы никаких претензий не питаем. Интересует меня
один из ваших постояльцев… говоря точнее, номер шестнадцать.
– Кузьма Иваныч?
– Он самый, господин Штычков…
– А это с чего же? Самый что ни на есть тихий и
приличный постоялец. – Хлынова прямо-таки хлопала глазами, как
кукла-марионетка. – Ни шума от него, ни беспокойства. Профессия у человека
степенная, мастер при ювелирных делах, отсюда и самое что ни на есть чинное
поведение. Сколько живет, платил исправно, казенной не баловался и насчет чего
другого – благопристоен…
– Полноте, я же не говорил, что и к нему у нас есть
претензии, – сказал Лямпе насколько мог беззаботнее. – Зря вы так
беспокоитесь, про его степенное поведение мы наслышаны. Просто… Видите ли,
госпожа Хлынова, Кузьма Иваныч отчего-то несколько дней как не появляется в
магазине, а поскольку мы проходили мимо по другому делу, Коновалов нас попросил
заодно и справки навести…
На лице пожилой коллежской регистраторши отразилась
усиленная, но нехитрая работа мысли. В конце концов она растерянно пожала
плечами:
– Ну, тогда уж я ничего не пойму, господа агенты…
Должны ж были Кузьма Иваныч господина Коновалова предупредить…
– О чем?
– Что с недельку будут в отъезде.
– Вам сам Кузьма Иваныч так говорил?
– Да нет, – без задержки ответила Хлынова. –
Пришел от него знакомый, приличный такой на вид господин, расплатился за Кузьму
Иваныча за десять дней вперед, а еще сказал, что Кузьма Иваныч уезжают в
Аннинск по личным причинам, то есть, скажу вам по секрету, свататься, и с
недельку там пробудет. Кто ж знал, что господин Коновалов не в курсе… Может,
Кузьма Иваныч поручил кому передать, а тот и не исполнил?
– Вполне возможно, – кивнул Лямпе. – Народец
у нас, согласен, сплошь и рядом без чувства ответственности. Запил, поди,
мерзавец, вот и не передал ничего… А что за господин к вам приходил?
– Да кто ж его ведает, ваше благородие? – пожала
плечами вдова коллежского регистратора. – Впервые и видела. Солидный такой
господин, трезвый, при шляпе… Под стать Кузьме Иванычу, столь же приличный…
У Лямпе осталось впечатление, что она врала, – особенно
если учесть вороватый взгляд, брошенный хозяйкой на кухарку и словно бы
повелевавший той не встревать со своими замечаниями… Но переигрывать и чересчур
нажимать было бы опасно, и Лямпе сказал почти что равнодушно:
– Вот, значит, в чем дело… Ну, что тут скажешь? В таком
случае позвольте откланяться… Значит, с тех пор Кузьма Иваныч и не появлялся?
– Не появлялся пока. А что вы хотите? Женитьба у
серьезных людей – дело ответственное.
– Ну, хорошо, – сказал Лямпе. – Я вас
убедительно прошу, госпожа Хлынова, о нашем здесь появлении никому не
рассказывать. Чтобы господину Коновалову не было лишних неприятностей. Начнут
еще злые языки болтать, что он-де сыскных агентов как посыльных использует, до
начальства дойдет…
– Не сомневайтесь, я ж не дура полная! – заверила
Хлынова, прямо-таки расцветшая от осознания того факта, что визит грозных
незнакомцев, во-первых, близится к концу, а во-вторых, не повлек
последствий. – Промолчу, как рыба! И Нюшка промолчит… слышишь, Нюшка?
А то смотри у меня!
Лямпе кивнул ей и вышел первым, краешком глаза подметив, как
хозяйка попридержала за локоток Пантелея. Он появился очень быстро, ухмыляясь
под нос.
– Сколько сунула? – спросил Лямпе, когда они
отошли на пару шагов.
– Трешницу.
– Взял?
– А как же. Когда это нижний полицейский чин не брал,
ежели суют? Не выпадать же из образа?
– Вот именно, – серьезно кивнул Лямпе. –
Поскольку…
– Псс-тт! Мс-сс! Псс-ттт!
Они обернулись. Субъект, подававший эти звуки, таился за
углом амбара, опасливо маня их рукой. Переглянувшись, они приблизились, тоже
свернули за угол так, чтобы их нельзя было рассмотреть из кухонного окошка.
