Представший их взорам человеческий индивидуум являл собою
классическую ожившую иллюстрацию к рассказам модного ныне литератора Горького –
там, где речь шла о босяках, золоторотцах и прочем люмпен-элементе. Всякое
случается, но в данном случае невозможно было подделать опухше-заросшую
физиономию, неописуемые лохмотья и немытость босых ног.
– Итак? – спросил Лямпе.
– Господа сыскные, не дайте пропасть бывшему письмоводителю
губернского по квартирному налогу присутствия…
– А точнее? – спросил Лямпе.
– Будучи в рассуждении, как подзаработать малую толику
колкою дров или иной неинтеллигентной работою, приблизившись к кухне, имел
случай слышать ваш разговор с Хлынихою…
– И что с того? – спросил Лямпе.
– Мог бы добавить нечто к данным вдовицею показаниям…
Господа сыскные, не сомневайтесь, ежели я и беру вознаграждение, за оное всегда
делаю полезные сообщения, вот хотя бы пристава Мигулю спросите… и самому господину
Сажину известны-с! Не все вам Хлыниха сообщила, ох, не все…
– Вот как? – поднял бровь Лямпе. – Ну,
милейший, и насколько же простираются ввысь ваши финансовые амбиции?
– Трешница! – выпалил оборванец столь быстро и
решительно, что Лямпе не мог не оценить несомненной деловой хватки.
И повернулся к спутнику:
– Пантелей, выдай ему… Только учтите, милейший, если
вздумаете врать или путать…
Пантелей хмуро протянул оборванцу ту самую, полученную от
вдовы трешницу, которую, судя по его огорченному виду, уже прочно почитал
своей.
– Не извольте беспокоиться! – горячо заверил
оборванец, вмиг упрятав ассигнацию куда-то в складки лохмотьев. – Поведаю
все как есть. Я в то утро как раз добывал средства к существованию
вышеупомянутой колкой дров в непосредственной близости от сего окошка, каковое
по причине жаркого климата было распахнутым… В этой части вам Хлыниха не
соврала. Ейный гость-с и в самом деле заплатил за номер господина Штычкова и
насчет поездки в Аннинск по матримониальным делам она вам его слова передала в
точности… Про одно сбрехнула: что, мол, не знает данного визитера…
– А она знала?
– Естественно-с! А был этим визитером никто иной, как
Ефим Григорьич Даник…
Фамилия была Лямпе, как легко догадаться, совершенно
незнакома. Но признаваться в этом не стоило – как-никак они представились здешними
сыщиками, обязанными знать всех и вся. А судя по тону оборванца, означенный
Даник был фигурой, многим здесь известной…
Молниеносно перебрав несколько вариантов, Лямпе счел за
лучшее пожать плечами:
– Это который?
– То есть как, позвольте? Их что же, двое? –
удивился оборванец. – Тот самый Даник, который один и есть, «Съестные
припасы и бакалея Даника», Всехсвятская улица. Николаевская слобода…
– Номер дома?
– Одиннадцатый…
– Все в порядке, – сказал Лямпе. – Проверял я
вас, милейший, не пытаетесь ли заправлять арапа… Без вас известно, что Даник –
один и никакого другого нет вовсе…
– Господа сыскные, помилосердствуйте! – оборванец
прижал руки к груди. – И господин Сажин мою скрупулезность в подавании
сведений могут засвидетельствовать, и пристав Мигуля…
– Довольно, – оборвал его Лямпе. – Ну, а о
чем еще умолчала вдовица?
– Про то, что Даник сверх положенной от Штычкова платы
дал ей пятирублевую от себя и просил ни единой живой душе не говорить, что от
Штычкова приходил именно он. Мол, и не он вовсе, а некий незнакомец… А
мотивировал он это тем, что Штычков-де поехал свататься к дочке его компаньона
и в том деле матримониальное так густо перемешано с торговыми интересами, в
частности, предстоящим слиянием двух лавок, что раньше срока посторонние о том
знать не должны…
– Что еще?
– Все, господа! Святой истинный крест!
– Ну, смотри, – сказал Лямпе грозно. –
Помалкивай у меня, а то – в Туруханск загоню…
– Помилуйте, мы-с с понятием!
Лямпе небрежно кивнул ему, и они с Пантелеем направились со
двора.
– Вот так, – сказал Лямпе без выражения. –
Какая-никакая ниточка да появилась. Даник, съестные припасы и бакалея. Правда,
неясно, при чем тут бакалея… Пантелей!
– Да, Леонид Карлович?
– Мне тут пришло в голову… – медленно сказал Лямпе,
все еще колеблясь. – Может быть, я от полнейшей неизвестности усложняю
там, где сложностей вовсе и не требуется, и все же… Хорошо. Ты сунулся к
Коновалову, тебя там уже ждали, за тобой тут же пошли… Вроде бы завершенная
картина. Но… Как ты думаешь, можно сказать, что в ней чего-то не хватало?
– Чего?
– А ты подумай, подумай.
Пантелей старательно задумался. Они шагали по тихой пыльной
улочке под палящим солнцем, и у Лямпе перед глазами вновь встала прелестная
незнакомка с бесценными рубинами на шее. Он даже ощутил секундное
неудовольствие, когда Пантелей тихонько вскричал:
– Ага!
И тут же вернулся к делам.
– Да?
– Извозчик? – сказал Пантелей обрадованно. –
Точнее, отсутствие такового? Угадал?
– Угадал, – сказал Лямпе. – Почему при них не
было извозчика? Слежка была поставлена весьма профессионально, они не новички,
это ясно… но в таком случае где-то поблизости, в пределах видимости, должен был
располагаться ихний извозчик. На случай того, если на извозчике подъедем мы.
Или вдруг остановим «ваньку». Создается впечатление, что они заранее знали: мы
придем пешком. Отсюда вытекает, что им был известен пункт, из коего некто
двинется к Коновалову пешком. Быть может, нас раскрыли раньше, чем нам
показалось…
– Или – по-другому, – сказал Пантелей. –
Чихать им было на то, куда я пойду или поеду потóм. Нужно было четко
установить, кто придет в магазин к Коновалову…
– Остальное, мол, приложится?
– Что-то вроде того, остальное приложится, –
сказал Пантелей.
– А вот у Хлынихи они отчего-то наблюдение не поставили.
Или поставили так, что мы при всем желании не могли его обнаружить. Ничего еще
не понимаю, – сказал Лямпе, покрутив головой. – Ну что же, вполне
может оказаться, что мы чрезмерно все усложняем. И не взяли они извозчика
исключительно из разгильдяйства… Российского нашего. Мало фактов, мало…
– Ну так что, мне потереться вокруг Даника?
– Не стоит пока, – подумав, заключил Лямпе. –
Никуда эта лавка не денется и ее хозяин – тоже. Отправляйся-ка ты на телеграф.
А я немного поработаю в гостинице…
Глава 5
О привидениях и зеркалах
«В природе золото чаще всего встречается в виде зерен…»
Тяжко вздохнув, Лямпе отложил загадочный листок, он давно
понял, что собственные усилия бесполезны, но никак не мог остановиться.
