– Анюта, да ты, я вижу, сущий клад, – чуть ли не
растроганно сказал Лямпе. – Что бы я без тебя делал?
– Я такая, – стрельнула она глазами. – Вы,
Леонид Карлович, очень даже правильно выбор на мне остановили. Судьба, не
иначе. Так мне и бабка говорила – будет тебе, Анька, через твое востроумие
богатый интерес… Вы меня только не обманите, ладно? Я вам выкладываю все…
– Немец не обманет, – заверил Лямпе.
– Да знаю я. Тем и приятно – что с немцем во главе. Уж
не сочтите, что подлизываюсь, но с немцем дела пойдут. Наслышаны-с, немец –
господин дельный, без разгильдяйства… Что вам еще рассказать, Леонид Карлович?
– Дай подумать, – протянул Лямпе, старательно
притворяясь, что раздумывает. – Вообще-то, для общего ознакомления
достаточно, тут надо не разговаривать, а искать твоего Ваню Тутушкина… –
он мысленно строил словесную конструкцию, не вызывающую ни малейших подозрений,
этакий мостик к интересовавшей его цели. – А Ваня Тутушкин, судя по твоим
словам, исчез, как привидение… Вот, кстати, о привидениях… – он
размашистыми движениями налил Анюте, потом себе, жадно выпил, притворяясь,
будто пьян гораздо более, чем оно было на самом деле. – Анечка, ты в
привидения веришь?
– Я сама не видела, и слава богу. Люди говорят, бывает…
– Еще как, – кивнул Лямпе. Склонился к ней и
серьезно сказал: – Я вот тоже сначала не верил, насмехался и сомневался. Пока
не узрел привидение своими глазами. В этом вот номере.
Как он и ожидал, Анюта фыркнула:
– Ой, да что вы такое говорите!
Наклонившись к ней еще ниже, доверительно взяв за локоток,
Лямпе принялся рассказывать ту самую историю, что часом ранее преподнес
Антуану-Прохору: как ему, трезвому и пребывавшему в полном умственном здравии,
вдруг привиделся в зеркале – всего-то полтора часа назад, средь бела
дня! – незнакомец в чиновничьем сюртуке с петлицами, с блестящим
пистолетиком в руке, смертельно бледный, с простреленным виском…
Он говорил насколько мог убедительно, описывая внешность
Струмилина возможно более точно. И не пропустил момента, когда личико Анюты,
поначалу недоверчивое, насмешливое, вдруг изменилось резко. Карие глаза
покруглели, умело накрашенный ротик приоткрылся. Девушку прямо-таки затрясло,
она покосилась на вышеупомянутое зеркало, игравшее центральную роль во всей
этой истории, шумно передвинула кресло так, чтобы оказаться к нему спиной.
Похоже было, нехитрая операция под названием «Мадемуазель и ревенант»
увенчалась успехом…
– Вот такие дела, – сказал Лямпе, притворяясь,
будто не видит, немчура бесчувственная, ее откровенного испуга. – На
Библии могу поклясться: видел. Как тебя сейчас, и не был пьян, уж точно.
– Это о н, наверное, и есть… – почти прошептала
Анюта, боязливо таращась на него снизу вверх.
– Кто? – притворяясь безразличным, спросил Лямпе.
Она замялась, но вскоре отважилась:
– Не следовало бы говорить, да мы же с вами теперь,
Леонид Карлович, делом повязаны… В этом самом номере дней девять назад чиновник
застрелился от несчастной любви. Я его допрежь того видела дважды, и выглядел
он, в точности как вы описали, – высокий, красивый, темный волосом и
бородкой… Полиция об этом настрого запретила поминать – хозяину, сами
понимаете, такое ни к чему, иных господ может и отпугнуть, вот он, надо
полагать, и сунул кому надо, чтобы постращали… Только мы-то знаем, среди своих
слух прошел, Прошка под великим секретом проболтался Северьяну, Северьян спьяну
рассказал Наденьке, а она уж понесла дальше, хоть и с оглядочкой…
– Интересно, – сказал Лямпе. – А почему ты
так уверена, что – от любви, да еще несчастной? Может, он казенные деньги
спустил шулерам?
– Ой, Леонид Карлович, какой вы, право… – грустно
сказала подвыпившая Анюта. – Нету в вас романтичного, уж простите… Как же
не от несчастной любви, когда она к нему каждую ночь шмыгала? Услужающие – они
всё видят…
– Кто шмыгал? – спросил Лямпе, всем своим видом
выказывая крайнее недоверие, основанное на полном отрицании романтики.
– А вот она. Из-за которой, соответственно… Один раз я
ее сама видела, когда… выходила от господина. Стройненькая, под вуалькой, а
из-под вуальки волосы на плечи падают – роскошные, золотистые… Потом уж, когда
того чиновника… унесли, мы с Наденькой и Прошкой сидели в портерной. И Прошка
божился, что она к покойному пять дней подряд ходила. Как только стемнеет – так
и жди, сейчас по коридору проплывет, что королева…
– Королева… – фыркнул Лямпе. – Может, это
просто-напросто была очередная дамочка из этих ваших, из благородных…
– Я поначалу тоже так думала, – рассудительно
сказала Анюта. – Только будь она из благородных, непременно шла бы с Ваней
Тутушкиным. Такое у него железное правило. Нас, девиц, самих к господам
посылают, а что до благородных – с ними в виде сопровождения был непременно
Ваня. Так заведено, по-благородному, благопристойности ради. Ваня – он ведь как
бы барин, солидный человек, бильярдную держит для лучшей публики в лучшей
гостинице. Понимаете, Леонид Карлович? Не девица это вовсе в номер к господину
идет, а солидный человек, Иван Федулыч Тутушкин со знакомой дамою делают визит
знакомому приезжему. Потом, понятно, Ваня из номера выскальзывает тихой рыбкой,
но приличия-то соблюдены, совсем даже великосветски. Ну, а когда время
подойдет, Ваню через коридорного в номер зовут, он даму обратно провожает. Они
ж, благородные, на ночь никогда не остаются, им домой надо, к батюшкам-матушкам
да мужьям… Они и не припоздняются никогда. А она, Прошка говорит, каждый-всякий
раз на ночь оставалась. Но шла без Вани. А будь она девица – мы б знали… Как у
меня голова варит?
– Сыщиком бы тебе быть, Анюта, – с уважением
покивал Лямпе.
– Вот я и говорю… По всем расчетам выходит, что у них
была любовь. Теперь подумайте сами, Леонид Карлович, – ну с чего ж другого
может молодой, красивый барин, в немалых, надо полагать, чинах вдруг взять да
застрелиться? Особливо ежели известно, что его пять ночей подряд навещала
изящная дама под вуалью? Что-то у них не сладилось, точно вам говорю. Она его,
должно быть, безжалостно бросила, он и не вынес…
– Ты романы читаешь, Анюта? – хмыкнул Лямпе.
– А вот и читаю! Думаете, если девица, так и грамоте не
знаю, книжку в руки не брала? Столько романов перечитала, что вам и не мнилось.
И «Принцессу в лохмотьях», и «Роковую любовь графа Астольфа», и «Знамение
страсти», и даже стихотворный Пушкина, где помещик Аникин с Ленским стрелялись…
Уж настоящую любовь сразу распознаю!
– Что, и в ту ночь она была? – спросил
Лямпе. – Когда он…
Анюта вновь понизила голос до шепота:
– Прошка клянется, что была. Вот только не видел, когда
ушла. А утречком его и нашли. Надо полагать, – сказала Анюта с превеликой
серьезностью, – у них в ту ночь случилось объяснение. Вот он и…
– А кто она, неизвестно?
